|
▲
По-видимому, волновалась и бурлила вся еврейская масса Москвы. Но потом оказалось, что и всей страны тоже... Сначала это было даже забавно. Насколько она поняла, это было нечто вроде теста на готовность к выезду. Во всяком случае, поначалу Саша с Юркой Садовским рассматривали это как чисто умозрительную проблему, и по ночам многословно рассуждали на кухне о процентном соотношении решившихся и не решившихся. Но две недели назад Саша показал ей мятую бумажку в клеточку и сказал, что это чертеж. После чего на ночь глядя пошел «за досками для крышки». Конечно, после этого он имел скандал и утром ушел злой, как черт... А дальше начиналось что-то непонятное и пугающее. Позвонила Садовская и сказала, что Садовский не пошел на работу, а пошел за досками. Неужели это все-таки возможно? Но ведь там, кажется, нет никаких устройств, кроме стенок и крышки... Вечером пришел Сашка, поел и начал бить гвозди, хотя она категорически запретила ему портить диван. Она страшно перепугалась, что он свихнулся, бросилась к телефону. Садовский делал то же самое. И она вдруг тоже поверила... Нет, конечно, не совсем. Но явилась мысль: а вдруг? Ведь не одни же они в это верят. Может, правда? Но тогда нужно точно выяснить, какой вес может поместиться в одной «емкости», сколько «емкостей» понадобится на них с детьми, а может, можно будет взять еще что-нибудь из вещей? Но Саша сказал, что дивана им хватит, а из вещей ничего брать нельзя. Поэтому их с Юркой и интересует, сколько в конце концов людей пойдет на это «босиком»... Все-таки он сам, наверно, не до конца поверил в этот Исход, потому что работу не бросил, а Садовский, и некоторые другие, как она слышала, бросили. ... И все крепче становилась надежда. Странно, она росла по мере того, как все больше нагромождалось несуразностей. Например, Саша однажды объявил, что тот чертеж – условность, что физические характеристики дивана могут быть совершенно произвольными... И вообще, нелепость этого предприятия, самой идеи такого способа перемещения в пространстве вызывает глубокое изумление у всякого здравомыслящего человека... И у нее. Несмотря на это, она ощущала себя сидящей на чемоданах. Хотя чемоданов-то и не предвиделось. Срок Исхода близился. И вот завтра... Нарастало волнение и радость. Саша наконец не пошел на работу. Ей хотелось, чтобы решились все. Конечно, немножко из-за того, чтобы оказаться в большинстве, но в основном – из альтруистических соображений. Конечно, многие останутся из-за невозможности взять деньги и вещи. Но, может, случится еще одна странность, маленькое чудо, – уйдут все-таки все?.. Затем, немыслимым было вот что. На днях из разговора двух явных гоек в очереди за молоком она выловила невероятно искаженную версию предполагающегося Исxода, и даже «Голос Америки» что-то такое сказал сквозь треск глушилок Балашихи. Несмотря на такую, казалось бы, всеобщую осведомленность, органы ничего не предпринимали. Наверно, еще одно чудо... Вернее, странность. Потому что для органов чудес не бывает... ...Откуда ты знаешь, что органы ничего не предпринимали? Ты живешь под цензурой слова и цензурой мысли, и даже в таком деле ты оставалась в своем замкнутом мирке, в своей собачьей однокомнатной конуре. И все остальные тоже. А те самые «зачарованные» органы сегодня ночью нас уничтожат. Уничтожат на наших диванах, этим жутким, садистским способом, под крышками из неструганых досок. В темноте гробов, один из которых собственноручно сделал Саша. И не надо угадывать «проценты». Их будет – сто. Как на всесоюзном субботнике, как на выборах. И еще она поняла, что неверивших и прозревших должно быть немало. Но они пойдут тоже. Некоторые просто побоятся остаться, другие... Другие – как она. Она уйдет в небытие вместе со своими родными, со своим народом. Станет ли судьба погибших советских евреев предостережением? А может, мир опять ничего не узнает. Ведь и мы, и органы «конспирировались», весьма довольные собой и друг другом... ...Она переложила обоих детей к мужу, в безобразную коробку смерти, которой стал диван, легла сама и опустила за собой испещренную шляпками неумело забитых гвоздей крышку. Скорее бы. Она попыталась бороться с нахлынувшим приступом клаустрофобии и потеряла сознание. А через 48 минут ящик раскроется, и над ними засияет, как флаг, утреннее небо Эрец-Исраэль.
1985
|