|
אוויר הרים צלול כיין
וריח אורנים
נישא ברוח הערבים
עם קול פעמונים
ובתרדמת אילן ואבן
שבויה בחלומה
העיר אשר בדד יושבת
ובליבה חומה
ירושלים של זהב
ושל נחושת ושל אור
הלא לכול שיריך
אני כינור
איכה יבשו בורות המים
כיכר השוק ריקה
ואין פוקד את הר הבית
בעיר העתיקה
ובמערות אשר בסלע
מייללות רוחות
ואין יורד אל ים המלח
בדרך יריחו
ירושלים של זהב
ושל נחושת ושל אור
הלו לכול שיריך
אני כינור
אך בבואי היום לשיר לך
ולך לקשור כתרים
קטונתי מצעיר בניך
ומאחרון המשוררים
כי שמך צורב את־השפתים
כנשיקת שרף
אם אשכחך ירושלים
אשר כולה זהב
ירושלים של זהב
ושל נחושת ושל אור
הלו לכול שיריך
אני כינור
* * *
חזרנו אל בורות המים
לשוק ולכיכר
שופר קורא בהר־הבית
בעיר העתיקה
ובמערות אשר בסלע
אלפי שמשות זורחות
נשוב נרד אל ים המלח
בדרך יריחו
|
ави́р hари́м цалу́ль ка-я́ин
вэ-рэ́ах орани́м
ниса́ бэ-ру́ах hа-арба́им
им ко́ль паамони́м
у-в-тардэма́т ила́н ва-э́вэн
швуя́ ба-халома́
hа-и́р аше́р бада́д йоше́вэт
у-вэ-либа́ - хома́
йерушала́им шель заhа́в
вэ-шель нэхо́шет вэ-шель о́р
hало́ ле-хо́ль шира́их
ани́ кино́р
эйха́ явшу́ боро́т hа-ма́им
кика́р hа-шу́к рэйка́
вэ-э́йн покэ́д эт hар hа-ба́ит
ба-и́р hа-атика́
у-в-мэаро́т аше́р ба-сэ́ла
мэялело́т рухо́т
вэ-э́йн йорэ́д эль я́м hа-мэ́лах
бэ-дэ́рэх йерихо́
йерушала́им шель заhа́в
вэ-шель нэхо́шет вэ-шель о́р
hало́ ле-хо́ль шира́их
ани́ кино́р
ах бэ-вои́ hа-йом лаши́р лах
вэ-ла́х ликшо́р ктари́м
като́нти ми-цеи́р бана́их
у-мэ-ахро́н hа-мшорэри́м
ки шмэ́х цорэ́в эт hа-сфата́им
кэ-нэшика́т сара́ф
им эшкахэ́х йерушала́им
аше́р кула́ заhа́в
йерушала́им шель заhа́в
вэ-шель нэхо́шет вэ-шель о́р
hало́ ле-хо́ль шира́их
ани́ кино́р
* * *
хаза́рну эль боро́т hа-ма́им
ла-шу́к вэ-ла-кика́р
шофа́р корэ́ бэ-hар hа-ба́ит
ба-и́р hа-атика́
у-в-мэаро́т аше́р ба-сэ́ла
альфэ́й шмашо́т зорхо́т
нашу́в нэрэ́д эль ям hа-мэ́лах
бэ-дэ́рэх йерихо́
|
Горный воздух прозрачен как вино,
и запах сосен
разносится вечерним ветром
(вместе) с голосом/звуком колоколов.
И в оцепенении дерева и камня,
плененный своим сновидением/мечтой -
Город, который сидит одиноко,
а в сердце его - стена.
Иерусалим из золота,
из меди и из света,
Ведь для всех песен о тебе -
я киннор.
Как же высохли водосборники,
рыночная площадь пуста,
И нет посещающих Храмовую гору
в Старом городе.
И в пещерах в скале
воют ветры,
И нет спускающихся к Мертвому морю
по Иерихонской дороге.
Иерусалим из золота,
из меди и из света,
Ведь для всех песен о тебе -
я киннор.
Хотя я пришел/пришла сегодня воспеть тебя
и увенчать тебя короной,
мне далеко до младшего из твоих детей
и до последнего из поэтов.
Ведь твое имя обжигает губы,
как поцелуй серафима.
Если я забуду тебя, Иерусалим,
который весь - золото...
Иерусалим из золота,
из меди и из света,
Ведь для всех песен о тебе -
я киннор.
* * *
Мы вернулись к водосборникам,
на рынок и на площадь,
Шофар взывает на Храмовой горе
в Старом городе.
И в пещерах в скале
восходят тысячи солнц.
Вновь мы спустимся к Мертвому морю
по Иерихонской дороге!
|
Здесь воздух гор - вино хмельное,
и на закате - вновь
разносит ветер запах хвои
и гул колоколов.
И в дрёме скал и древ зелёных,
в плену мечты и сна -
здесь Град стоит, сынов лишённый,
чье сердце рвет стена.
Йерусалим, о град златой,
твоим сияньем полон взор!
Певцы тебя восславят,
я - их киннор.
Сухих бассейнов запах горек,
пуст рынок и дворы,
и нет идущих в Старый город
до Храмовой горы.
В пещерах скал - ведут беседу
ветра глухих времен,
и к морю Мертвому не едут
дорогой в Йерихон.
Йерусалим, о град златой,
твоим сияньем полон взор!
Певцы тебя восславят,
я - их киннор.
За многими - пою я тоже
красу твоих венцов,
хоть знаю: жители дороже
тебе любых певцов.
Ожжёт твое названье губы,
как жёг их серафим,
коль вдруг тебя я позабуду,
златой Йерусалим!
Йерусалим, о град златой,
твоим сияньем полон взор!
Певцы тебя восславят,
я - их киннор.
* * *
Вернулись мы на эти горы,
на рынок, во дворы.
Шофар зовет нас в Старый город
у Храмовой горы.
Луч солнца нашей рад победе, -
залил пещеры он.
Вновь к морю Мертвому поедем
дорогой в Йерихон!
|
Вина прозрачней воздух горный,
Под вечер даль светла,
В сосновом ветре так просторно
Плывут колокола.
Кусты и камни спят глубоко,
И, весь в плену у сна,
Стоит мой город одиноко,
И в сердце спит Стена.
Мой город светлый и святой,
Йерушалаим золотой,
Я лишь струна в твоем кинноре,
Я - отзвук твой.
Безлюдна площадь у базара,
В колодцах нет воды,
На гору Храма в город Старый
Затеряны следы.
В пещерах горных ветры спорят,
Их свист - как плач, как стон,
Давно мертва дорога к морю,
Дорога в Йерихон.
Мой город светлый и святой,
Йерушалаим золотой,
Я лишь струна в твоем кинноре,
Я - отзвук твой.
К тебе приду - других смиренней -
Твой сын и твой певец,
Сложу псалом, склоню колени
И протяну венец.
Мой город света, город чуда,
Ты жжешь мне сердце вновь,
Я это имя не забуду,
Как первую любовь.
Мой город светлый и святой,
Йерушалаим золотой,
Я лишь струна в твоем кинноре,
Я - отзвук твой.
* * *
Вернулись мы к колодцам старым,
Вот площадь, вот базар,
С горы святой - вослед фанфарам -
Уже трубит шофар.
Сто тысяч солнц над Мертвым морем,
В пещерах - ветра звон...
И мы спускались, ветру вторя,
Дорогой в Йерихон.
|
Здесь воздух с гор перед закатом
Прозрачен, как вино.
Слилися в ветре сосен запах
И звон колоколов.
В дремоте камень и олива,
И, весь во власти сна,
Как будто замер город дивный,
А посреди - стена.
Йерушалaим, город мой,
В тебе всё злато, свет и медь.
Твои все песни я, как лира,
Готов пропеть...
Колодцы сухи, площадь в пыли,
Базар шумевший стих.
На Храмовой горе забыли
Слова молитв святых.
В пещерах скал осиротелых
Звучал лишь ветра стон,
И не спускались к Ям а-Мелах
Дорогой в Йерихон.
Йерушалaим, город мой,
В тебе всё злато, свет и медь.
Твои все песни я, как лира,
Готов пропеть...
Я прихожу из песен этих
Сплести тебе венок -
Слабейший из твоих поэтов
И самый меньший из твоих сынов.
Святое имя жжет мне губы,
Как поцелуя зной.
О, если я тебя забуду,
Йерусалим златой!
Йерушалaим, город мой,
В тебе всё злато, свет и медь.
Твои все песни я, как лира,
Готов пропеть...
* * *
Но видим вновь колодец старый,
И площадь, и базар.
И на горе в руинах Храма
Опять трубит шофар.
В скале, как сотни солнц, пещеры
Горят со всех сторон,
И мы нисходим к Ям а-Мелах
Дорoгой в Йерихон.
|
Прозрачен воздух на закате
над городом моим.
Вечерним звоном ветер плачет,
Мечтой веков томим.
И камни дремлют, и деревья
В безмолвии немом,
С сердечной раной разделенья
живет, тоскуя, он.
Йерусалим, Йерусалим,
ты город света золотой.
Тебе во славу песнь слагаю,
Йерусалим.
Колодцы высохли, и площадь
безлюдна и тиха,
Никто не ходит в Старый город,
всему виной стена.
В пещерах дико ветры воют,
страдая о судьбе;
Пуста дорога к Иерихону
и к Храмовой горе.
Йерусалим, Йерусалим,
да будет мир стенам твоим.
Тебе во славу петь хочу я,
Йерусалим.
Пою тебе, великий город,
Плету венки любя.
Я наименьший из поэтов,
Ты в сердце у меня.
Твое названье - песнь святая,
Я наслаждаюсь им.
И губы шепчут повторяя:
«Мой Иерусалим».
Йерушалаим, Йерусалим,
объятый светом золотым.
Тебе во славу песнь слагаю,
Йерусалим.
* * *
Ты видишь, город, мы вернулись
на площади твои;
Базары жизнью забурлили,
колодцы вновь полны.
Звук трубный громко раздается
над старым городом;
Пещеры осветились солнцем -
небесным золотом.
|
Вина пьянее воздух горный,
И запах сосен с ним
Вечерний ветерок свободный
Несет в Йерусалим.
Заснули дерево и камень -
Они в плену у сна.
Покинутый Йерушалаим...
В сердце его - Стена.
О город света золотой,
Йерусалим навек святой,
Хочу я быть твоею скрипкой,
Твоей струной.
Усохли древние колодцы,
Умолк базарный гам,
И звук шофара не несется
С горы, где был наш Храм.
В пещерах ветры разгулялись,
Тропинки не видны,
И те, что к морю увлекали,
Песком занесены.
О город света золотой,
Йерусалим навек святой,
Хочу я быть твоею скрипкой,
Твоей струной.
Прими, мой город, песнь простую,
Корону в дар прими,
А мне ты пыль свою святую
С любовью подари.
Сжигает губы твое имя,
Как поцелуй огня!
Мне не забыть Йерусалима,
Мне не забыть тебя.
О город света золотой,
Йерусалим навек святой,
Хочу я быть твоею скрипкой,
Твоей струной.
* * *
Вернулись к дедовским колодцам,
И вновь шумит базар!
От звуков громких сердце рвется -
С горы трубит шофар!
Сияют стены, ярче злата,
Синеет небосклон,
А мы идем, как и когда-то,
Дорогой в Йерихон.
|
Прохладен воздух пред закатом,
Прозрачен, как вино,
Дыханье сосен ароматных
И звон колоколов.
В дремоте дерева и камня,
весь в дымке золотой,
Стоит мой город одиноко -
Он разделен стеной.
Йерусалим мой золотой,
Из меди, камня и лучей.
Я буду арфой всех напевов
Красы твоей.
Иссохли древние истоки
И рынок опустел,
И не идут на холм высокий,
Где древний Храм истлел.
Среди пещер, ущелий темных
Пустынных ветров вой.
И к морю Мертвому не сходят
Долиной Йерихон.
Йерусалим мой золотой,
Из меди, камня и лучей.
Я буду арфой всех напевов
Красы твоей.
Пытаясь скромной песней этой
Воздать хвалу тебе,
Я меньше малого поэта,
Ребенка я слабей.
Уста горят, как в поцелуе,
Пред именем твоим.
И никогда я не забуду
Тебя, Йерусалим.
Йерусалим мой золотой,
Из меди, камня и лучей.
Я буду арфой всех напевов
Красы твоей.
* * *
Вода опять шумит в потоках,
И рынок загудел,
И вновь идут на холм высокий,
Где древний Храм истлел.
Среди пещер, ущелий темных
Вновь слышен песни звон.
И к морю Мертвому вернулись
Долиной Йерихон.
|
Здесь воздух, как вино прозрачен,
Здесь сосен аромат,
И здесь всегда в вечернем небе
Колокола звонят.
И в дреме дерева и камня
Весь погружен в покой
Стоишь, мой город, одиноко
Ты - рассечен стеной.
Йерусалим мой золотой,
Ты весь из меди и огня,
И верь: для каждой песни
Лишь скрипка я.
Как в обезвоженном колодце,
На рынке пустота,
Молчит, тоскует Старый город
И Храмова гора.
В пещерах скальных ветры воют,
Не видно никого,
И нет спускающихся к Морю
Дорогой Йерихо.
Йерусалим мой золотой,
Ты весь из меди и огня,
И верь - для каждой песни
Лишь скрипка я.
Сюда приду тебе спеть песни,
Тебе сплести венок,
Я - самый младший твой ребенок,
Поэт твоих красот.
Пусть твое Имя обжигает
Меня, как ветер в зной,
Как только я тебя забуду,
Йерушалаим мой.
Йерусалим мой золотой,
Ты весь из меди и огня,
И верь - для каждой песни
Лишь скрипка я.
* * *
Вернулись люди к тем колодцам,
Вновь рынок на заре,
И Рог зовет всех в Старый город
И к Храмовой горе.
Сто тысяч солнц уже восходят,
В пещерах вновь светло,
И будем мы спускаться к Морю
Дорогой Йерихо!
|
Чист как вино твой горный воздух
И хвоей напоен,
И ветерок уносит к звездам
Твой колокольный звон.
И дремлют камни и деревья,
Забыв полдневный зной, -
Один в горах, мой город древний,
Разрезанный стеной.
Йерушалаим, свет небес,
Лазурь и золото и медь,
Позволь мне быть твоею арфой,
С тобою петь.
Вода в колодцах не струится,
И рынки не слышны,
И не идет народ молиться
У Западной Стены.
И плачет в каменных пещерах
Пустынных ветров хор,
И не проехать к Ям-а-Мэлах
Дорoгой в Йерихон...
Йерушалаим, свет небес,
Лазурь и золото и медь,
Позволь мне быть твоею арфой,
С тобою петь.
Смогу ли я из песни этой
Сплести тебе венец -
Слабейший из твоих поэтов,
Последний твой певец?
Ведь и одно твое названье
Сжигает губы мне,
Как серафимово лобзанье,
Как золото в огне!
Йерушалаим, свет небес,
Лазурь и золото и медь,
Позволь мне быть твоею арфой,
С тобою петь.
* * *
Вернулись мы к своим колодцам,
И рынки вновь шумны,
И звук шофара снова льется
У Западной Стены.
И солнца блеск в твоих пещерах
Стократно отражен,
И едут люди к Ям-а-Мэлах
Дорогой в Йерихон!
|
Здесь воздух как вино прозрачен,
В нем - аромат сосны,
Несомый колокольным плачем.
Им сумерки полны.
Покой над городом высоким,
Спят древо и гранит.
Но сердцем мирным одиноким
Он у стены скорбит.
Ты в медь и в золото одет,
Мой древний Иерусалим!
В твоих молитвах - свет!
Я - скрипка им.
От зноя высохли колодцы.
Давно пусты дворы.
Не встретишь ни души под солнцем
У Храмовой Горы.
В пещерах гулко ветры стонут.
Печален небосвод.
И к Морю Мертвому по склону
Не движется народ.
Ты в медь и в золото одет,
Мой древний Иерусалим!
В твоих молитвах - свет!
Я - скрипка им.
Из песен и цветов с рассветом
Венок сплетаю я,
Последний из твоих поэтов.
Кровиночка твоя.
Пускай в уста мои полымя
Исторгнет Серафим,
Коль я забуду твое имя,
Мой Иерусалим!
Ты в медь и в золото одет,
Мой древний Иерусалим!
В твоих молитвах - свет!
Я - скрипка им.
* * *
Колодцы вновь полны водою.
Опять шумит базар.
В тиши над Храмовой горою
Как встарь звучит шофар!
Вниз, морю Мертвому навстречу
Вновь путники бредут.
И над тобой, мой город вечный,
Сто тысяч солнц встают!
|
В дыханье гор разлита хвоя,
Чист воздух как вино,
На склоне дня благоухает
Под звон колоколов.
Здесь, в дреме дерева и камня,
В плену мечтаний сна,
Град одиноко восседает,
Внутри него - стена.
Йерусалим, град золотой,
Сияньем меди залитой,
Всем твоим песням буду лирой,
Любимый мой.
Как высохли твои колодцы,
И пуст торговый ряд,
Неужто Храмовую гору
Нам не вернуть назад?
В пещерах скал лишь ветры воют,
В ущельях слышен стон,
И к морю Мертвому не едут
Дорогой на Иерихон.
Йерусалим, град золотой,
Сияньем меди залитой,
Всем твоим песням буду лирой,
Любимый мой.
Но день пришел - надев корону,
Ты вновь в веках воспет,
Я буду младшим твоим сыном,
Последний твой поэт.
Ведь твое имя обжигает,
Как жгучий поцелуй,
Клянусь, тебя я не забуду,
Йерусалим златой.
Йерусалим, град золотой,
Сияньем меди залитой,
Всем твоим песням буду лирой,
Любимый мой.
* * *
И вот вернулись мы к колодцам,
В рядах торговых - гам,
Шофара зов вновь раздается,
Где был когда-то Храм.
В пещерах скал лучи сияют
Тысячью ярких солнц,
Вновь к морю Мертвому поедем
Дорогой на Иерихон.
|
Пьянит прохладой горный ветер
И сосен аромат.
На голоса тысячелетий
Колокола звенят.
Казалось, камни и деревья
Ушли навечно в сны,
И не очнется город древний
У Храмовой стены.
Йерусалим, свет куполов
Разлей сияньем золотым...
А мне позволь стать скрипкой
Твоей мечты.
Казалось, вымер рынок старый,
Ушла навек вода,
Разрушен Храм, и песнь шофара
Умолкла навсегда.
В пещерах и горах округи
Надрывный ветра вой,
И к морю мимо Йерихона
Тракт навсегда пустой.
Йерусалим, свет куполов
Разлей сияньем золотым...
А мне позволь стать скрипкой
Твоей мечты.
Но мы к камням твоим вернулись,
И венчан ты опять.
Позволь строкою этой песни
Хвалу тебе воздать.
Опалит губы твое имя
Купиной огневой,
Тем, кто забудет на чужбине
Про город золотой.
Йерусалим, свет куполов
Разлей сияньем золотым...
А мне позволь стать скрипкой
Твоей мечты.
* * *
Вода опять в твоих колодцах,
И рынок оживлен,
Шофар звучит, и песня льется,
И это все - не сон.
Короной горной окруженный,
Ты счастлив увидать:
Мы к морю мимо Йерихона
Спускаемся опять.
|
Вином поит нас воздух чистый
и сосен аромат,
а под закатом золотистым
колокола звенят.
Сморил деревья сон глубокий,
и камни гор в плену,
хранит мой город одиноко
в душе своей Стену.
Сияют золото и медь,
волшебен свет твоих руин,
тебя не в силах я воспеть,
Йерусалим!
Ушла вода, пусты колодцы,
на рынке нет людей,
покинул Храмовую гору
последний иудей.
Пещеры скал черны от горя,
терзает ветер грудь,
и не ведет евреев к морю
Иерихонский путь.
Сияют золото и медь,
волшебен свет твоих руин,
тебя не в силах я воспеть,
Йерусалим!
Пришел сегодня, чтоб из песни
сплести тебе венец
погибших сыновей ровесник,
последний твой певец.
Пусть медленным огнем сжигаем,
умру страдая и любя,
когда смогу, Йерушалаим,
я позабыть тебя.
Сияют золото и медь,
волшебен свет твоих руин,
тебя не в силах я воспеть,
Йерусалим!
* * *
Вернулись мы к твоим колодцам,
и вновь шумит базар,
и пахаря, и полководца
опять зовет шофар.
Зажглись огни на древних го́рах,
свободно дышит грудь,
к соленому ведет нас морю
Иерихонский путь.
|
Пьянит прозрачный воздух горный
И сосен аромат.
Под звон колоколов на город
Спускается закат.
Застыли дерево и камень,
И дремлет в тихом сне
Тот город, что манит веками
К своей святой стене.
Мой золотой Йерусалим,
Сиянье меди, неба синь.
Скрипач твоих мелодий -
Сплетаю гимн.
Но почему сухи колодцы?
Зачем пусты дворы?
Шофара зов не раздается
У Храмовой горы.
В ущельях скал лишь ветры воют,
И где-то далеко
Нас не уводит за собою
Дорога в Йерихо.
Мой золотой Йерусалим,
Сверкает медь, сияет нимб,
Скрипач твоих мелодий -
Сплетаю гимн.
Ты будешь царственно украшен
Сияющим венцом.
Песнь о тебе подхватит младший
Из будущих певцов.
Пусть зноя жар и поцелуев,
Что дарит Серафим,
Мне губы жжет, если смогу я
Забыть Йерусалим.
Мой золотой Йерусалим,
Cиянье меди, свет и стать,
Твоим напевам скрипкой
Позволь мне стать!
* * *
Но вновь звенит вода в колодцах,
Шум рынка, площадей.
Шофара эхо вновь несется
Вдоль улиц и аллей.
В ущельях скал струится солнце,
Как тысячи огней.
В Иерихо дорога вьется,
А мы пойдем по ней.
|
Пьяней вина дыханье сосен.
Закатом даль светла.
И, слух чаруя, в неба просинь
Плывут колокола.
Застыли камни и деревья,
И, негой упоен,
Вознесся ты стеною древней
Из пелены времен.
Йерушалаим золотой,
Мой город вечный и святой,
Я сладость струн в твоем кинноре,
Я - голос твой.
Исчахнув, высохли колодцы,
Забытый, пуст базар.
И к Храму цепь дорог не вьется,
И не трубит шофар.
В ущельях горных ветры воем
Рождают эха стон.
И нет спускающихся к морю
Дорогой в Йерихон.
Йерушалаим золотой,
Мой город вечный и святой,
Я сладость струн в твоем кинноре,
Я - голос твой.
К тебе приду я, всех смиренней,
Твой воин, твой певец.
Зажгу огонь, склоню колени
И возложу венец.
И пусть земля дрожит, пылая,
И проклянут друзья,
Когда твой свет, Йерушалаим,
Забыть посмею я.
Йерушалаим золотой,
Мой город вечный и святой,
Я сладость струн в твоем кинноре,
Я - голос твой.
* * *
Вернулись мы к колодцам старым,
Заслышав Божий глас,
И вновь, как в детстве, звук шофара
Зовет к молитве нас.
И солнце в души мир вселяет,
И тысячью огней
Дорога в Йерихон сияет...
И мы идем по ней.
|
Дурманит чистый воздух горный,
Как терпкое вино.
Разносит ветром запах хвои
Под звон колоколов.
Деревья, камни и меноры
Закованы во сны,
И дремлет одинокий город
У Храмовой стены.
Мой золотой Йерусалим -
Сиянье меди и лучей.
Я буду петь немолчной скрипкой
Красе твоей!
В колодцах испарились воды,
И опустел базар.
Никто на древний холм не ходит,
Где был прекрасный Храм.
Сырая тьма в пещерах горных,
Ветров пустынных стон.
Никто не ходит больше к морю
Через Иерихон.
Мой золотой Йерусалим -
Сиянье меди и лучей.
Я буду петь немолчной скрипкой
Красе твоей!
Пришел я петь твоим победам,
В твой свет тебя одеть.
Я самый малый и последний
Из всех твоих детей.
Мне именем твоим жжет губы
Мой грозный серафим.
«О, если я тебя забуду,
Мой Иерусалим...»
Мой золотой Йерусалим -
Сиянье меди и лучей.
Я буду петь немолчной скрипкой
Красе твоей!
* * *
К колодцам вновь твоим вернулись,
На площадь и базар,
И в Старом городе, в Элуле,
Опять звучит шофар.
И солнце вновь в пещерах горных
Нам льет свое тепло.
И вот спешим мы снова к морю
Через Иерихон.
|
Здесь, как вино, прозрачен воздух,
И сосен аромат
Вечерний ветер с гор доносит,
Колокола звонят.
Здесь в дреме дерева и камня,
Пленен своей мечтой,
Вокруг Стены - Святыни главной
Вознесся Город мой.
Омытый светом молодым,
Одетый в золото и медь,
Хочу тебе, Йершалаи́м,
Как скрипка петь.
Как без воды мертвы колодцы,
Как рынок пуст и тих,
И с Храмовой Горы не льется
Молитвы вечный стих.
Лишь в скалах ветры хороводят
И не дают уснуть,
И к Морю больше не приводит
Иерихонский путь.
Омытый светом молодым,
Одетый в золото и медь,
Хочу тебе, Йершалаи́м,
Как скрипка петь.
Но как воспеть Вершину эту
Простому из людей,
Когда последнего поэта
Мой голос здесь слабей.
Мне губы жжет святое имя,
Как поцелуй огня,
Но вечный свет Йершалаи́ма
Всегда хранит меня.
Омытый светом молодым,
Одетый в золото и медь,
Хочу тебе, Йершалаи́м,
Как скрипка петь.
* * *
Вернулись мы к святым колодцам,
Как встарь, базар бурлит,
И с Храмовой Горы несется
Забытый стих молитв.
Взывает Рог, сияет полдень,
Переполняя грудь,
И к морю Мертвому свободен
Иерихонский Путь.
|
Свеж воздух, как вино, и светел,
И запах сосен нов.
В горах поет восточный ветер
Под звон колоколов.
Одетый в дерево и камень,
Один во власти сна.
И сердце, полное мечтаний,
Хранит внутри Стена.
Йерусалим в сиянье зыбком,
И золото, и медь.
Для песен всех твоих я скрипка,
Тебя воспеть.
Сухи колодцы. Старый город
Затих, не слышен гам.
Не поднимаются на гору,
Где возвышался Храм.
Пустынны скалы и отроги,
В пещерах ветра стон.
И к морю Мертвому дороги
Нет через Йерихон.
Йерусалим в сиянье зыбком,
И золото, и медь.
Для песен всех твоих я скрипка,
Тебя воспеть.
Но в день, когда ты стал единым,
Восславлен и воспет,
Я буду меньшим твоим сыном,
Последний твой поэт.
Ведь твое имя словно чудо,
Как жар перед глотком.
Йерусалим не позабуду
В сиянье золотом.
Йерусалим в сиянье зыбком,
И золото, и медь.
Для песен всех твоих я скрипка,
Тебя воспеть.
* * *
Мы возвратились в Старый город,
К домам и площадям.
Шофар зовет взойти на гору,
Где возвышался Храм.
Луч солнца озарил отроги,
В пещерах птичий звон.
И к морю Мертвому дорога
Ведет на Йерихон.
|
Прохладен воздух предзакатный
И терпок как вино.
В нем запах сосен ароматный
И медь колоколов.
Одетый в дерево и камень,
В тумане золотом,
Во сне грустит Йерушалаим,
Вздыхая о былом.
Йерушалаим золотой,
Мой город песен и свечей,
Позволь струной в кифаре
Мне быть твоей.
Иссохли старые колодцы,
И рынок не шумит,
И древний Храм с восходом солнца
Никто не посетит.
В пещерах горных ветер воет,
Свистит со всех сторон.
Но нет дороги, и от моря
Отрезан Йерихон.
Йерушалаим золотой,
Мой город песен и свечей,
Позволь струной в кифаре
Мне быть твоей.
Пытаюсь песней как короной
Свой город увенчать.
Но голос слаб и дар мой скромен,
Чтобы хвалу воздать.
И на губах как будто пламя
От имени горит.
Смогу ли я, Йерушалаим,
Твой поцелуй забыть.
Йерушалаим золотой,
Мой город песен и свечей,
Позволь струной в кифаре
Мне быть твоей.
* * *
Вернулись мы к своим колодцам,
Они полны водой.
И гул шофара раздается
Над древнею Стеной.
Пещеры светом озарились,
И ветер нас провел
Дорогой древней, что клубилась
От моря в Йерихон.
|
В зефире горном запах сосен
И колокольный звон,
И воздух, как вино, прозрачен,
Лучами озарен.
В дремоте дерева и камня,
В плененье долгом сна,
Так одинок мой древний город,
В нем - древняя стена.
Йерусалим мой золотой,
Струишь ты медь в огне лучей,
Я - арфа всем напевам
Мечты твоей.
Как воспою тебя я ныне,
Пролью величья свет?
Ничтожней я, чем сын любой твой,
Чем самый скромный твой поэт.
Пусть жжет мне губы это имя,
Терзая мой покой,
Когда Йерусалим забуду,
Мой город золотой.
Йерусалим мой золотой,
Струишь ты медь в огне лучей,
Я - арфа всем напевам
Мечты твоей.
* * *
Вернулись к площади, к колодцам,
Базар, как встарь, шумит,
И трубный глас зовет нас к Храму,
Где Старый город спит.
В утесе скрытый вход в пещеры
Сияньем озарен,
И к морю Мертвому вернемся
Дорогой в Йерихон.
|
Прозрачен воздух, свеж и светел,
И запах сосен вновь
Разносит ветер каждый вечер
Под звон колоколов.
Осуждены стоять без срока
И камень, и сосна,
И город - вечный, одинокий,
Душа его - Стена.
Йерушалаим золотой,
Стать миру светом - твой удел,
Во всех твоих любимых песнях
Я б скрипкой пел.
Ты станешь многими воспетым,
Тебя здесь славлю вновь -
Я, - самый малый из поэтов
И из твоих сынов.
Ты - имя, что сожжет мне губы,
Как яростный хамсин,
Коль я в бесчестии забуду
Тебя, Йерусалим.
Йерушалаим золотой,
Стать миру светом - твой удел,
Во всех твоих любимых песнях
Я б скрипкой пел.
* * *
Пришли к старинным площадям мы,
К заветным родникам,
И рог трубит в воротах Храма,
И древность дремлет там.
В домах, в горах, тебе в угоду,
Свечей огонь зажжен,
Вновь к морю Мертвому уходим
Дорогой в Йерихон.
|
Твой горный воздух опьяняет,
как старое вино.
И в сумраке прозрачно тает
хрустальный перезвон.
Стоишь в величье одиноком,
печаль веков храня,
а в сердце между мной и богом -
в стена́х душа твоя.
Прекрасен ты, Йерусалим,
пронизан светом золотым.
Хочу излиться нежной скрипкой
камням твоим.
Пришел воспеть глаголом звонким,
короновать в веках.
Но не поэтом, а ребенком -
я мал в своих стихах.
Лишь губы обжигает имя,
о мой Йерусалим!
Забуду - сердце пусть остынет.
Ты верою храним.
Прекрасен ты, Йерусалим,
пронизан светом золотым.
Хочу излиться нежной скрипкой
камням твоим.
* * *
Полны колодцы чистой влаги,
бурлит дневной базар.
День искупленья дарит благо,
трубит, зовет шофар.
Сто тысяч солнц в пещерах горных,
Искрится моря гладь.
Кружит дорога к Йерихону,
свободен путь опять.
|
Как слёзы воздух гор прозрачен,
И звуки песен в нем.
Мы в сумерках уже не плачем
Под колокольный звон.
И дремлет дерево и камень,
И клятва в том дана,
Что города не тронет пламень:
Святая есть стена.
Йерусалим мне всех милей,
Сияет золото и медь,
И скрипкой в песне твоей
хочу я петь.
Придя к тебе, пою я песни -
Венок из слов моих,
Кто быть с тобой не хочет вместе
Из сыновей твоих?
И как далёко я ни буду,
Вернусь к тебе, домой!
Йерусалим я не забуду,
Мой город золотой.
Йерусалим мне всех милей,
Сияет золото и медь,
И скрипкой в песне твоей
хочу я петь.
* * *
Пройдемся мимо акведуков,
Базаров, площадей,
Шофар зовет нас громом звуков
На Храмовой горе.
В ущелье, солнцем опаленном,
Всё - как волшебный сон,
И к морю Мертвому сойдем мы
Дорогой в Йерихон.
|
В горах - вечерние туманы,
В горах сады молчат.
Уходит в западные страны
От нас закат.
Опустит ночь на гребень горный
И околдует тьмой.
И наш отряд тропой неторной
Отправится домой.
Ты видишь небо - и над ним
Единым вздохом золотым,
Дрожанием киннора -
Йерусалим.
Мы входим в город. За ворота
Упал последний луч.
Спит Цитадель, и шепчет что-то
Гихона вечный ключ.
Но виден только черный камень,
Кругом густая мгла,
Когда народа боль веками
На улицы легла.
Ты видишь небо - и над ним
Единым вздохом золотым,
Дрожанием киннора -
Йерусалим.
* * *
Вот здесь - знакомые ворота,
Вот здесь - знакомый дом.
Стоим и плачем отчего-то
В безмолвии ночном.
Над городом сияют звёзды.
Слезами грудь полна.
Мы снова пьем любимый воздух
И шепчем имена.
|
Дыханья гор пьянящий запах
И сосен тихий сон,
Уходит ночь, приходит завтра
Под колокольный звон.
В дремоте скал, в тиши деревьев,
Полуденного сна
Раскинулся мой город древний,
Внутри стоит стена...
Мой золотой Йерусалим,
Из света соткан синевой,
Я - скрипка древнего напева,
Я - голос твой.
Сухи колодцы, дно белеет,
Исчез торговый люд,
Разрушен Храм, и иудеи
Молиться не идут.
А по холмам кочует ветер,
Его протяжен вой,
И в Йерихон никто не едет
Дорогою крутой...
Мой золотой Йерусалим,
Из света соткан синевой,
Я - скрипка древнего напева,
Я - голос твой.
* * *
Мы воротились в древний город,
К ладоням площадей,
Шофар трубит, читаем Тору,
Зовем домой детей...
Восходит солнце на просторе
Под колокольный звон,
Путем забытым едем к морю,
Дорогой в Йерихон.
|
Несет прозрачный горный ветер
сосновый аромат.
и отзвуком тысячелетий
Колокола звенят.
Здесь спали камни и деревья,
как будто бы пьяны,
и свой народ ждал город древний
У Храмовой Стены.
Мой золотой Йерусалим,
мой город светлый и живой,
Я - скрипка всех твоих мелодий,
Я - голос твой.
Колодцы высохли от горя,
и онемел базар,
и стали слезы солью моря,
и не трубил шофар.
Но все преодолев преграды,
мы снова здесь с тобой
и в мире лучше нет награды
чем быть твоей судьбой.
Мой золотой Йерусалим,
мой город светлый и живой,
Я - скрипка всех твоих мелодий,
Я - голос твой.
* * *
И вновь полны твои колодцы,
и вновь цветет инжир.
Свят город, где дитя смеется,
где люди ценят мир.
Тебя я песней славлю всюду,
ты в сердце неделим.
Пока я жив, я не забуду
тебя, мой Иерусалим.
|
Дыханье гор и запах сосен -
как терпкое вино.
Их предрассветным ветром сносит
под звон колоколов.
Здесь оживают перед взором
иные времена,
проходит через древний город
священная стена.
Златой Йерусалим стоит
неколебимый, как гранит.
Он светом веры и вечности
знаменит.
Однажды высохли колодцы,
и был разрушен Храм.
Казалось, жизнь уж не вернется
к соленым берегам.
Но город устоял прекрасный!
Свободно пусть живет
тысячелетней дивной сказкой...
Да, мы - Страны народ.
Йерусалим, Йерусалим,
несокрушим, неопалим!
Не побежден веками,
Йерусалим.
Прекрасен ты, Йерусалим! -
Как будто клятву говорим.
В сердцах и судьбах наших
Йерусалим.
С утра над Храмовой горою
вновь затрубит шофар,
и вечный город всем откроет
свой щедрый сердца жар.
Ковчег надежд под небесами
самой судьбой храним.
Навеки оставайся с нами,
златой Йерусалим!
|
Здесь горный воздух непорочен.
Ты создан на века.
Звон колокольный, запах сосен
И песня ветерка.
Деревья, башни, водоемы.
Ты видишь дивный сон.
В доспехи грозные закован,
Стеною окружен.
Йерушалаим золотой.
Ты создан, как для песен - скрипка.
Звучит твой голос над землей,
И на устах - улыбка.
Но высохли твои колодцы,
И опустел базар.
Не слышно бега иноходца,
Горит вокруг пожар.
И воют ветры в древних стенах,
И море в такт шумит.
Ты чудом вырвался из плена,
И в небесах паришь.
Йерушалаим золотой.
Ты создан, как для песен - скрипка.
Звучит твой голос над землей,
И на устах - улыбка.
Сегодня воспеваю славу,
Корону подношу.
А ты, как прежде, величавый,
Ты вечно на посту.
Приду к Тебе я поклониться,
Услышу голос Твой.
А над толпой летают птицы,
Твой берегут покой.
Йерушалаим золотой.
Ты создан, как для песен - скрипка.
Звучит твой голос над землей,
И на устах - улыбка.
|
Вина прозрачней воздух чистый.
В нем будто растворен
Янтарных сосен дух смолистый
И колокольный звон.
А среди гор прекрасный город
Сам, как скала, стоит,
Напополам стеной расколот,
Он сном глубоким спит.
Йерусалим, град золотой!
В лучах зари пылает медь.
Позволь мне стать твоей струною,
Я буду петь.
К твоим ногам, бессмертный город,
Несу свой скромный стих,
Склонив колени перед взором
Святых очей твоих.
И пусть слова сожгут мне губы,
Как поцелуй змеи,
Когда хотя б на миг смогу я
забыть глаза твои.
Йерусалим, град золотой!
В лучах зари пылает медь.
Позволь мне стать твоей струною,
Я буду петь.
|
Дыханье Божье - ветер горний,
звон колокольный твой.
В душе моей родимый город -
Йерусалим святой.
Пускай навеки слеп я буду
и стану я немым,
О, если я на миг забуду
тебя, Йерусалим!
Йерусалим, любимый мой!
Блестишь ты в золоте зари.
Пусть вечно расцветают
холмы твои!
Сверкая радугою, льется
закат во все дворы,
И зов шофара раздается
у Храмовой горы.
Лучи играют с куполами
мечетей и церквей.
И синагоги засверкали
мильонами огней.
|
Повітря гір - вино духмяне,
Таке п’янке вино
Там, де глицевий вітер тане,
О, дзвінна далино.
О, сниво в дереві й камінні -
Занурене у сни,
Завмерло Місто в самотині,
Схилилось до Стіни.
Єрусалиме золотий,
Моя любове осяйна,
Либонь, я звук твоєї арфи,
Її струна. (Двічі).
Вже ані сліду до майдана,
Криниці без води,
І вже Храмина богодана
Забула всі сліди.
І у печерах вітер з горя
Застогне де-не-де,
І Єрихонський шлях до моря
Нікого не веде.
Єрусалиме золотий,
Моя любове осяйна,
Либонь, я звук твоєї арфи,
Її струна. (Двічі).
Тебе я славитиму нині
І простягну вінець,
Твій син молодший без гордині,
Останній твій співець.
Твоє ім’я неопалиме
Пече мені вуста.
«...забуду я, Єрусалиме...»
Любове золота!
Єрусалиме золотий,
Моя любове осяйна,
Либонь, я звук твоєї арфи,
Її струна. (Двічі).
* * *
Ми до криниць і до майдана
Вернулись не дарма:
Там, де Храмина богодана,
Уже сурмить сурма.
Все променисте, все прозоре
В печерах і в полях,
І перед нами наше море
І Єрихонський шлях.
|
Сосновый ветер с гор подул,
И чист он как вино.
И ко́локола дальний гул
Был с ветром заодно.
Спит камень и уснул росток,
Застыв под властью сна.
Здесь город одиноко лег,
И в сердце с ним Стена.
Йерусалим, мой светлый град,
Ты - золото и медь.
Все твои гимны для тебя
Как скрипка буду петь.
Родник иссох - стеной закрыт,
И рынок омертвел.
И не читают «шахарит»
На Храмовой горе.
Среди ущелий - ветра вой,
Как было испокон.
И к морю не пройти тропой
Через Иерихон.
Йерусалим, мой светлый град,
Ты - золото и медь.
Все твои гимны для тебя
Как скрипка буду петь.
Когда пришел тебя воспеть,
Короновать твой свет -
Я младший из твоих детей,
Последний твой поэт.
И жжет, как поцелуй змеи,
Рот именем святым,
Если забуду я твои
Врата, Йерусалим.
Йерусалим, мой светлый град,
Ты - золото и медь.
Все твои гимны для тебя
Как скрипка буду петь.
* * *
И мы пришли, вернули дар.
Ожил источник вод.
И с Храмовой горы шофар
На «Шахарит» зовет.
В ущельях тысяч солнц восход
Сияет тьме вдогон.
И к морю вновь открыт проход
Через Иерихон.
|
Чистотой горный воздух пьянит.
И, вечерней прохладой объят,
там, где звон колокольный разлит
и сосны аромат,
меж безмолвных камней и дерев
одиноко спит город из сна -
так же спит человек, овдовев,
когда в сердце возникнет стена.
Йерушалаим, сложен ты
из меди, золота и света.
Я - лишь киннор в твоих руках,
я лишь пою об этом.
Как иссохли колодцы твои,
как базарная площадь пуста,
как гора одиноко стоит,
как пусты в твоих храмах места.
Лишь блуждает по гротам твоим
ветра стон.
Не спускается к морю никто
по дороге на Иерихон.
Йерушалаим, сложен ты
из меди, золота и света.
Я - лишь киннор в твоих руках,
я лишь пою об этом.
* * *
Мы вернемся к колодцам твоим.
Мы заполним твой старый базар.
Вместо ветра на людной горе
зарыдает шофар.
На горах нас и в гротах твоих
солнце снова клонить будет в сон,
снова к морю мы спустимся вниз
по дороге на Иерихон.
|
The mountain air is clear as water.
The scent of pines around
Is carried on the breeze of twilight,
And tinkling bells resound.
The trees and stones there softly slumber,
A dream enfolds them all.
So solitary lies the city,
And at its heart a wall.
Oh, Jerusalem of gold,
and of light and of bronze,
I am the lute
for all your songs.
The wells ran dry of all their water,
Forlorn the market square,
The Temple Mount dark and deserted,
In the Old City there.
And in the caverns in the mountain,
The winds howl to and fro,
And no-one takes the Dead Sea highway,
That leads through Jericho.
Oh, Jerusalem of gold,
and of light and of bronze,
I am the lute
for all your songs.
But as I sing to you, my city,
And you with crowns adorn,
I am the least of all your children,
Of all the poets born.
Your name will scorch my lips for ever,
Like a seraph’s kiss, I’m told,
If I forget thee, golden city,
Jerusalem of gold.
Oh, Jerusalem of gold,
and of light and of bronze,
I am the lute
for all your songs.
* * *
The wells are filled again with water,
The square with joyous crowd,
On the Temple Mount within the City,
The shofar rings out loud.
Within the caverns in the mountains,
A thousand suns will glow,
We’ll take the Dead Sea road together,
That runs through Jericho.
|
As cool as wine, the wind is sighing
Through silent mountain pines
The evening light is slowly dying
As bells of evening chimes...
So many songs, so many stories
The rocks and hills recall...
Within your heart resides city,
The ancient stones, the wall...
Jerusalem, Jerusalem,
Forever young, forever old.
My heart will sing the songs of glory
Jerusalem
The olive trees that stand in silence
upon the hills of time
to hear the voices of the city
as bells of evening chime;
My simple voice cannot acclaim thee,
Too weak the words I choose.
Jerusalem - if I forgot thee,
May my right hand its cunning lose!
Jerusalem, Jerusalem,
Oh city with a heart of gold.
My heart will sing the songs of glory
Jerusalem
* * *
The shofar sounding from the temple
to call the world to prayer;
The shepherd pauses in the valley,
And peace is everywhere.
And far away beyond the desert,
A thousand suns will glow.
We will be going to the Dead Sea
By way of Jericho.
|
The mountain air is clear as wine
And the scent of pines
Is carried on the breeze of twilight
With the sound of bells.
And in the slumber of tree and stone
Captured in her dream
The city that sits solitary
And in its midst is a wall.
Jerusalem of gold,
and of bronze, and of light
Behold I am a violin
for all your songs.
How the cisterns have dried
The market-place is empty
And no one frequents the Temple Mount
In the Old City.
And in the caves in the mountain
Winds are howling
And no one descends to the Dead Sea
By way of Jericho.
Jerusalem of gold,
and of bronze, and of light
Behold I am a violin
for all your songs.
But as I come to sing to you today,
And to adorn crowns to you
I am the smallest of the youngest of your children
And of the last poet
For your name scorches the lips
Like the kiss of a seraph
If I forget thee, Jerusalem,
Which is all gold...
Jerusalem of gold,
and of bronze, and of light
Behold I am a violin
for all your songs.
* * *
We have returned to the cisterns
To the market and to the market-place
A ram's horn calls out on the Temple Mount
In the Old City.
And in the caves in the mountain
Thousands of suns shine -
We will once again descend to the Dead Sea
By way of Jericho!
|
As clear as wine, the wind is flying
Among the dreamy pines
As evening light is slowly dying
And a lonely bell still chimes,
So many songs, so many stories
The stony hills recall...
Around her heart my city carries
A lonely ancient wall.
Yerushalaim all of gold
Yerushalaim, bronze and light
Within my heart I shall treasure
Your song and sight.
Alas, the dry wells and fountains,
Forgotten market-day
The sound of horn from Temple's mountain
No longer calls to pray,
The rocky caves at night are haunted
By sounds of long ago
When we were going to the Jordan
By way of Jericho.
Yerushalaim all of gold
Yerushalaim, bronze and light
Within my heart I shall treasure
Your song and sight.
But when I come to count your praises
And sing Hallel to you
With pretty rhymes I dare not crown you
As other poets do,
Upon my lips is always burning
Your name, so dear, so old:
If I forget Yerushalaim
Of bronze and light and gold...
Yerushalaim all of gold
Yerushalaim, bronze and light
Within my heart I shall treasure
Your song and sight.
* * *
Back to the wells and to the fountains
Within the ancient walls
The sound of horn from Temple’s mountain
Again so loudly calls,
From rocky caves, this very morning
A thousand suns will glow
As we shall go down to the Jordan
By way of Jericho.
|
The water cisterns are dry,
The marketplace is empty,
We cannot visit our temple
in the ancient city
Where winds wail in the rocky caves
Over the mountains.
We cannot go to the Dead Sea
By way of Jericho.
Your name burns my lips
like a seraphim’s kiss.
Let me not forget thee,
O Jerusalem of gold!
We have come back now to the water cisterns.
Back to the marketplace.
The sound of the shofar is heard
From the Wailing Wall in the ancient city.
And from the rocky caves in the mountains,
A thousand suns are rising.
We shall go now to the Dead Sea,
Go by way of Jericho!
|
Mountain air as clear as wine
and the scent of pine,
Carried on the evening wind
with the sound of bells.
And in the slumber of trees and stones,
Imprisoned in her dream
is the city which dwells alone,
A wall within her heart.
Jerusalem of gold,
of copper, and of light,
Behold I am a harp
for all your songs.
We have returned to the cisterns
To the market and the square.
The shofar calls on the Temple Mount
in the old city.
And from the caves in the rocks,
a thousand suns glow again.
We will go down to the Dead Sea
by way of Jericho.
|
Le vent qui vient de la montagne
Me parle d’autrefois
Derrière chaque pierre se cachent
Des peines ou bien des joies
J’entends battre le coeur des hommes
Qui dorment enfin sans peine
Il fallait que cette heure sonne
Après le temps des pleurs
Yerushala’im ma ville d’or,
ville de cuivre et de lumière
Ton nom est dans nos rêves
et nos prières
Tes fils qui dorment sous la terre
Ne sont pas morts en vain
Cet orage d’acier et de fer
Est le plus pur levain
De plus grands ont fait des poèmes
Si je te chante encore
C’est que je t’aime Yerushala’im
Ville de lumière et d’or
Yerushala’im ma ville d’or,
ville de cuivre et de lumière
Ton nom est dans nos rêves
et nos prières
|
Sobre colinas en silencio
verdes olivos hay
En el valle, el pastor descansa
mientras la tarde cae
Shofar se escucha desde el templo
que el mundo venga a orar
En el valle, el pastor descansa
nos rodea la paz.
Ciudad de oro Jerusalén!
Llena de cobre, llena de Luz
Cuando se eleva la Alabanza
yo soy violín!
Hay pozos para los sedientos
refugio y palabra
tu sol refleja el futuro
para la humanidad
Montes que cuentas las historias
canciones por doquier
tus muros encierran verdades
de esta ciudad también.
Ciudad de oro Jerusalén!
Llena de cobre, llena de Luz
Cuando se eleva la Alabanza
yo soy violín!
Mi simple voz nunca ha logrado
pero hoy clamaré
Jerusalén si te olvidaré
mi diestra perderé.
Ciudad de oro Jerusalén!
Llena de cobre, llena de Luz
Cuando se eleva la Alabanza
yo soy violín!
Más allá por el desierto
mirando el resplandor
iremos hacia el mar muerto
cerca de Jericó
|
Montes con aire limpio y claro
Aromas de pinar,
Arribaremos con la Aurora
Al son del campanas.
Ciudad de paz y dicha eterna
Descansa sin temor
Pues dentro de tu muro late
Feliz tu corazón.
Jerusalén, Jerusalén,
eres de oro, Jerusalén
Veras que en todos tus cantares
yo soy laúd
Queremos ver tus posos de agua
Por tus calles andar,
Oír el cuerno desde el Templo,
Tus rezos escuchar.
Tus valles brillan cual si fueran,
Cristal y resplandor,
Descenderemos al Mar Muerto
Cruzando Jericó.
Jerusalén, Jerusalén,
eres de oro, Jerusalén
Veras que en todos tus cantares
yo soy laúd
Mis cantos he venido a darte
y a verte coronar.
soy el mas joven de tus hijos,
es mi ultimo cantar.
El fuego llegue hasta mis labios
si olvido venerar,
Jerusalén idolatrada,
tu nombre en mi cantar.
Jerusalén, Jerusalén,
eres de oro, Jerusalén
Veras que en todos tus cantares
yo soy laúd
|
Die Luft der Berge ist klar wie Wein,
Und der Duft der Pinien
schwebt auf dem Abendhauch.
und mit ihm, der Klang der Glocken.
Und im Schlummer von Baum und Stein,
gefangen in ihrem Traum;
liegt die vereinsamte Stadt
und in ihrem Herzen eine Mauer.
Jerusalem aus Gold
und aus Kupfer und aus Licht,
lass mich doch, für all deine Lieder,
die Geige sein.
Wie vertrocknet die Brunnen sind,
wie leer der Marktplatz.
Keiner, der den Tempelberg besucht,
in der alten Stadt.
Und in den Höhlen der Felsen,
heulen die Winde.
Und es gibt keinen, der hinabstiege zum Toten Meer,
auf der Strasse nach Jericho.
Jerusalem aus Gold
und aus Kupfer und aus Licht,
lass mich doch, für all deine Lieder,
die Geige sein.
Aber als ich heute kam, um für Dich zu singen,
und Dir Kronen zu binden,
da bin ich doch das geringste all Deiner Kinder,
der letzte dem es zustünde, Dich zu besingen.
Brennt doch Dein Name auf den Lippen,
wie ein Kuss der Serafim:
Wenn ich Dein vergäße -
Jeruschalajim, Du ganz und gar Goldene.
Jerusalem aus Gold
und aus Kupfer und aus Licht,
lass mich doch, für all deine Lieder,
die Geige sein.
* * *
Ja, wir sind zurückgekehrt,
zu den Brunnen, zum Markt und Deinen Plätzen.
Der Klang des Schofars hallt über dem Berg,
dort in der Altstadt.
Und in den Höhlen am Felsen scheinen
Tausende von Sonnen.
Lass uns wieder hinabsteigen zum Toten Meer,
über die Straße nach Jericho.
|