| ← ЗАПЕВ | ОГЛАВЛЕНИЕ ↑ |
| У Т Р Е Н Н И К |
| ПЕСНЬ ПЕРВАЯ |
|
Где-то, то ль в трипятом царстве,
то ль в треклятом государстве, жил да был один хазар по прозванию Захар. Худощавый, рыжеватый, росту среднего, носатый, лет за 30, к сорока, очень мог еще пока. Жил он от царей в сторонке, в государственной избенке, кошку содержал одну, сына, дочку да жену. Он имел два-три кафтана, шифоньер, фортепиано, восемь ваз из хрусталя, книг сундук да три рубля. Сам еду готовил киске, знал немного по-английски, ну а был он, например, по шурупам инженер... В общем, это все не диво, скажем честно и правдиво. Был мужик как все Захар, только все-таки – хазар. Вот напасть! Что за хазары? Не монголы, не татары, но известно искони, что не нация они: – территории единой нету у хазар в помине (это раньше, говорят, был хазарским каганат); – не ведут они, хоть тресни, экономики совместной (правда, любят торговать, да раз нечем – наплевать); – разговаривают ныне на мограби, на ладино, татском, идиш, но пока одного нет языка; – также эти бедокуры без своей живут культуры, ну, а раз культуры нет – зай гезунд, физкульт-привет; – по характеру – безродны, беспардонны, беспородны, да и неразумны, чай, хоть мечам их предавай! В общем, прямо скажем, даром наш Захар попал в хазары. Ну, да он не унывал и кашрут не соблюдал. Попирая дух и букву, ел развесистую клюкву, с гуся воду, не давясь, а на Песах – хлебный квас; ел березовую кашку, фиги с маслом и фисташки, сулугуни, сыр рокфор, камамбер, сыр Brie, сыр-бор; также был откушать мастер с cheeps ухи на постном масле и от бройлерных жар-птиц их колумбовых яиц... Но оставим разносолы – так недолго до крамолы! – и, покинув этот дом, к высшим сферам перейдем. * * * Правил в те года державойсветлолобый, моложавый, бодрым духом налитой государь Сусек VI. Наводил порядок страстно, только видит: все напрасно. И сказал царице: «М-мать! Надо ж меры принимать!» Скликал он в Ума палате инородных депутатей и открыл, целуя крест, антиалкогольный съезд. (Было то порою юной, в срок Вальпургина кануна, – ну, когда цветет ковыль, конопля и чернобыль). Первым встал, шатаясь, с места горький трезвенник известный по фамилии на «ко» с кличем: «Пейте молоко!» Тут же встрял и воевода: «Был сержантом я на взводе; нюхал, строя на развод, в каждом роте каждый взвод!» С лавки встал посланник МИДа, комильфо, реглан из твида, денди, клубмен, подшофе, сел, поддернув галифе. Царский серый далай-лама, кардинал, и.о. имама дал о культах пресс-релиз вплоть до положенья риз. Землеуправитель Клыков не вязал на съезде лыка, а сказал, что на селе станет жить навеселей. Подустав писать мыслете, выступил поэт в жилете с надписью наискосок: «Пейте ананасный сок!» Академик Урожаев, за троих соображая, крякнул в трезвом кураже: «Пейте рыбий жир уже!» Главный тренер, вдрызг тверезый, брякнул: «Пейте сок березы!» Персиянский же посол молвил: «Пейте акамол!» Зачитал боярин Леший в адрес съезда две депеши, от торговок из сельпо и рабочих из депо. «Мол, всегда мы под парами, – говорилось в телеграмме. – Наш транвай вперед летит по запасному пути». Тут детишки прибежали, в двести глоток прокричали: «Наш народ без лишних слов завсегда уже готов!» Царь же, налимонясь с чаем, подлой сватьей научаем, объявил, что от дедов – все, мол, беды – от... хазар, так что мы, мол, без судов нанесем по им удар: пусть-ка в свой Итиль отсталый живо чешут всем кагалом, да не смеют, так их мать, мать-отчизну покидать, да при том пред отправленьем запасутся разрешеньем от своих отцов-дедов, внуков, правнуков и вдов; если ж есть у них отродье – помесь с местною породой, пусть оставят, без затей, здеся нашенских детей, да заплатят, импотенты, за все годы алименты, так как тут нема дурных – содержать отродье их; если ж кто-то из хазаров произвел на свет товару (ну там, книгу, агрегат иль искусства экспонат), пусть в казну их сдаст со тщаньем, как державы достоянье, да внесет (закон, вишь, строг) вывозной за них налог!.. Тут пошли аплодисменты, ленты, кружева, презенты, все в угаре встали с мест, и закрылся с Богом съезд. * * * Было б это в стары годы,были бы другие моды: вот, к примеру б, царь Горох не сбирал бояр-пройдох, ну а вызвал бы хазара, с ним маленько побазарил – и пошел бы молодец, там уж скоро и конец. Нынче же – другие нравы, и хазар – орда-орава; ведь не может же сам царь вызвать каждого, как встарь!.. Чтоб без лишних разговоров, дело отдал царь Майору: у того есть аппарат, и ему, мол, черт не брат. Тот Майор был не вояка, не придворный-задавака, не какой-нибудь штабист, а заслуженный гребист. (А Гребло, коль кто не знает, – это службишка такая, трона царского оплот: кого надо – загребет). Жил он скромно, но не худо, есть любил простые блюда; вот рецепт для образца с кухни из его дворца: «Взять багет французский быстро (из пшеницы не ветвистой) и нарезать на ломти миллиметров по шести; их поджарить, но не слишком, на большом огне, без крышки, так, чтоб стали, не в урон, золотисты с двух сторон; положить на те тартинки масло с ледника, в росинках, слоем миллиметра два, присолив его сперва; взять икры лосося банку, аккуратно вскрыть жестянку, снять примятый верхний слой и убрать его долой, а икринки класть на гренки только светлого оттенка, чтоб они (смотри чертеж) покрывали масло сплошь; взять лимоны (сорт «Мальвина»), разделить на половины; вынув зерна, каждый плод выдавить на бутерброд» – и тотчас подать Майору, не боясь его укора; может несколько их съесть, так, примерно, сорок шесть... Ел Майор сакэ и узо, шнапс и ракию от пуза, съесть в обед был не дурак контушовку и арак; в пять часов – ел бренди, виски, джин, горилку, цуйку, писку, а на ужин – не сглупа – ром, текилу и грапа... Но оставим разносолы, – что за гнусная крамола! По ночам, жуя эклер, он планировал трансфер... Кстати, что за палестины ждут хазаров на чужбине? Рассказать могу я вам только то, что знаю сам: за морем, за дикой пущей, аж на Западе гниющем, после рек, лесов, полей, но значительно южней, то ли близко, то ль далеко, в общем, где-то на востоке, от культуры в сотнях миль – есть, слыхать, страна Итиль. Там живет народец старый под названием хазары, пашет землю, сеет, жнет и разводит грязь и скот, ну, а кормится – с набегов на соседних печенегов, с половцами держит связь (был их пленным Игорь-князь); и мертвы в Итиле горы и поля, и даже море; ростовщик в Итиле всяк и труслив, что твой пруссак. Вот в какие амидары посылалися хазары; а и поделом: не смей наших спаивать людей!.. * * * Как случается порою,мы забыли про героя. Что там делает Захар, он ведь тоже из хазар? Он не лез от страха в дырку, а поехал на Ордынку, где в одной из лавок-дыр продают голландский сыр. Глядь – а там одни хазары (ждут, наверное, товара), да голландские купцы, да майорские стрельцы. Он пролез толпой несметной, выкрикнул пароль секретный, и к нему на свист и гик вышел лавочник-старик. «Что ж, – сказал он, – здравствуй, сыну! Вашу знаю я кручину; вот, дождался сей весной дня, предвиденного мной... Та беда минует скоро! Во дворец иди Майора; грамотку тебе я дам, ты ее покажешь там». Дал Захару он бумагу с красною печатью-флагом, наверху волшебный знак, а написано в ней так: «Наглостью своей смущаясь, настоящим обращаюсь к государевым властям и присутственным местам с убедительною просьбой: запивая пивом ростбиф, разрешить моей родне выехать в Итиль ко мне. Уповая на гуманность, извиняюсь за пространность, жду решенья к Октябрю и вперед благодарю». Положившись на удачу, снова влез Захар на клячу; хоть ушибся о седло, бодро двинулся в Гребло. Там, шепнув в хазарской давке: «На минутку мне, за справкой», – заскочил под тот предлог прямо из сеней в чертог. ...В горнице сидела баба: пучеглазая, как жаба, тонкогуба, без бровей, телом – вылитый Кощей, волосы – как из мочала, звать – Лиха Беда Начало. Говорит: «Ну, досидент, подавай свой документ!» Обомлел Захар, гадает: это как она уж знает?! И, колеблясь, как верней, дал голландский свиток ей. Баба лист взяла (с пометой «Заявление-анкета») – да и стала заполнять, на пустых местах писать: «от Захара; близ столицы; чтоб навеки поселиться; в мае; не менял; женат; нет; хазар; жена и брат; рядовой ночных дозоров; школа; институт; контора; по шурупам инженер; розовый, второй размер; мать; отец; сестра; супруга; из Итиля – тетя друга; чтоб семей не разлучать», – дата, подпись и печать. Да как гаркнет: «Для отправки мне подай сейчас же справку, что тебя, – кричит, – подлец, отпускает твой отец!» Наш Захар чуток серчает, но спокойно отвечает: «Дело в том, что батя мой отошел уж в мир иной». Баба ж – гадина такая! – «Ничего, – шипит, – не знаю, нет записки от отца – позову сейчас стрельца!» Тут Захар перепугался, вон из горницы подался; и побрел себе, балда, сам не ведая куда... * * * А Лиха Беда Начало –бровь себе нарисовала, вишней губы навела да отмылась добела (уж не скажешь, что грязнуля); вынула из ридикюля зеркальце, взялась за нос и придумала вопрос: «Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» И дала себе ответ: «Я, конечно, спору нет». Космы малость причесала – и к Майору почесала: там полночною порой был назначен пир горой. Были все: боярин Леший, дипломат в своей бекеше, кардинал-митрополит, Урожаев был, пиит, генерал сидел, потея, тут же – тренер по хоккею, Клыков, перс, один халдей и еще сто штук гостей. Села и Беда покушать, по бокам развесив уши, почесав себе язык и прицыкнув в желтый клык. Ну, паштеты там, грибочки... А в серебряном судочке – осторожно, горячо! – ждет перченое харчо; одуряет ароматом, рдеет огненно томатом, пряча в глубине сюрприз (кость баранью), лук и рис. Наша дама надорвала чебурек с курдючным салом, как нешуточный едок, вылила весь жир в судок – и, от неги размякая, чебурек в харчо макая – эх, земная благодать! – стала варево хлебать... Как, опять про разносолы? Ох и въедлива крамола! Кстати, здесь же и Майор, так что – сменим разговор... «Что за свадьба без Баяна? – заблажили гости спьяна. – Пусть-ка сладостный певец нам слабает, наконец!» И вошел Баян в ворота, пряча частую икоту, но не выпив ни хрена ради храбрости вина. Поиграл он со струною (вышло что-то овощное: «помидоре ля фасоль») и открыл свою гастроль. «Помню как сейчас, – вразбег начал он аккордом шумным, – метил вещий князь Олег мстить хазарам неразумным. Вдруг ведун к нему бежит да спроста и говорит: «Знаю скрытую я связь, все, что будет, есть и было; можешь ты погибнуть, князь, скажем, от своей кобылы. Лучше уж хазар прости и народ сей отпусти». Мудро князь прищурил глаз, походил по кабинету и велел дружине враз порешить кобылу эту. Ну, а с нею, от греха, – и кудесника-волхва. Вот гулял он средь могил кляч, врагов, соседей хилых – и, в усы смеясь, ступил на надгробье той кобылы. Вдруг там уж прополз, змеясь, и со страху помер князь. Так давайте за царя, за отечество и веру грянем громкое «ура», мать их за ногу, холера!.. Кстати, принял смерть злодей от кобылы от своей». * * * Ну, а что Захар злосчастный?В меланхолии ужасной, от усталости хромой, притащился он домой; съел стряпню жены законной – жирный чолнт (бобы с беконом) – и в постель улегся с ней: утро ночи мудреней. В самый раз здесь похвалиться, что стояло в их светлице с шифоньером заодно дальнозорное окно: вточь такое, как у ведьмы (что жила в избе соседней) или как у ведьмаков – у заморских мужиков; но показывало, впрочем, не чего владелец хочет, а что царь велел вечор (или, может быть, Майор). Вот наутро в том окошке проявился понемножку – то ли псих, то ль просто так – дядя (звать Алло-Чудак). Он руками размахался, и Захар тут догадался, что по азбуке глухих говорит ему тот псих: мол, не тужься слишком много, а сбирайся в путь-дорогу, и учти, что лишь в пути сможешь ты судьбу найти; мол, кто весел – тот смеется, а кто хочет – тот добьется, а кто ищет бед-забот – обязательно найдет! Тут, с какой-то торбой тощей, принеслась Захара теща, и твердит: «Тебе бы, зять, вот что в путь бы надо взять: эту писаную торбу, козий рог и козью морду, то-да-се, порочный круг, прошлогодний снег из вьюг, пару пустяков, аптечку, что-к-чему, не богу свечку и не черту кочергу, длинный рубль и деньгу». Но Захар от тещи смылся, к юго-западу пустился. Шел он, шел, близка уж ночь, и шагать уже невмочь; и, ни зги не видя просто, минул он врата погоста... Ох, уж лучше б наш герой не бродил ночной порой! Вдруг светлее как-то стало, рядом выпь захохотала, нетопырь крылом задел, – наш Захар чуть не сомлел; видит: в полутьме печальной гроб качается хрустальный, свечи темные коптят, трупы с косами стоят; стоны из могил он слышит, воздухом могильным дышит; в лунном свете – грозный вид! – саван сам собой летит; упыри и вурдалаки, затевая жадно драки, приближаются гурьбой с жуткой песней гробовой: «Путник, мертвый иль живой! Много лет покорный доле – отдохни на этом поле, обрети теперь покой! Мы уже немало лет тщетно грезим о могиле: наше кладбище закрыли, поступлений новых нет. О, чтоб вечно был он жив, не познал покоя чтобы, тот, кто наш погост угробил, свежей пищи нас лишив! Раз уж ноги привели, иль внесли вперед ногами – знать, не миновать земли, надобно остаться с нами. Если ж кто за наш порог вспять вернуться чает гордо, – пусть покажет козью морду, пусть даст пропуск – козий рог! Но пусть вечно будет жив – без напасти, без хворобы – тот, кто наш погост угробил, свежей пищи нас лишив!» Вскрикнул тут Захар тоскливо: «Быть или не быть мне живу? Вот ведь в чем теперь вопрос! – Он на классике, вишь, рос. – Теща-то всучала прямо, да я был козел упрямый; а ведь взять с собою мог козью морду, козий рог!» И одной ногой в могиле он стоял, а рядом филин на гнилом дубу стонал, а Захар ел дивенал. И все ближе бесы разны, бесконечны, безобразны... Вдруг из дальнего конца появилась Тень отца. Вмиг пропали вурдалаки, аки бабушкины враки, и Захару Тень в момент выписала документ: «Мне известно – о, Создатель! – что мой сын Захар, предатель, сдавши Родину в утиль, ищет выехать в Итиль, нашу древнюю столицу, чтоб навеки поселиться. Я грозил ему перстом и благословил притом». * * * В сказке легок путь неблизкий:вот с родительской запиской, в час урочный, как школяр, вновь пришел в Гребло Захар. Как Лиха Беда Начало ту записку увидала – раскричалася со зла, почерневши добела: «Не пройдут тут штучки эти! Ты ж Семеныч по анкете, а отец твой, старый хер, подписался Семендер!» Сильно наш Захар серчает (в папе он души не чает), но, припомнив про стрельца, объясняет про отца: «Так и так, мол, у хазаров в именах порядок старый, Семендер Семен, мол, был, Сен-Симон и Самуил...» Но Беда на эти враки отвечала: «Брысь, собака! Матери твоей видней, от кого приплод у ней». ...Шел домой Захар злосчастный в ипохондрии ужасной, и, пришедши, лег скорей: утро вечера мудрей. А наутро (по оплошке) из волшебного окошка глянул давешний нахал и руками замахал; тут же теща прибежала, запилила, зажужжала – и она и тот чудак научили, в общем, так: мол, не тужься наизнанку, а пойди найди Солянку; есть там в переулке дом, есть мужчина в доме том; для хазар он – вроде папы, и всегда бывает в шляпе; он, хотя немолодой, справится с твоей Бедой. Что ж, Захар с семьей простился, по-хазарски помолился, спрятал пару пустяков, вышел вон и был таков. По ордынкам, по полянкам он идет искать солянку; и мечтает по пути: «Вот бы – сборную найти! Как была во время оно, да на Невском, да в «Сайгоне», на бульоне на мясном, да с соленым огурцом, и чтоб был язык коровий, черный перец, лист лавровый, бланшированный лучок, да сметаны черпачок, да кружочками сосиски, да лимон чтоб плавал в миске, с каперсами в ветчине и с маслинкою на дне...» Тут пришлось ему прерваться, – дальше было не пробраться: преградила путь толпа (все, по виду, шантрапа). Глядь – хазары! Впрямь хазары, сплошь кругом одни хазары! Невзначай вздохнул Захар: ведь житья нет от хазар... Ну да ладно, что ж поделать, втиснулся в толпу он смело, вот уж рядом нужный дом... Вдруг затих народ кругом: на крылечко, в черной шляпе, вышел сам хазарский папа; и померк Захара взор: этот, в шляпе, был – Майор! (Тут потребуют ответа: как Захар узнал про это? Может, дышло ему в рот, сам майорский он сексот? Нет, все проще, забияки: на майорском лапсердаке был погон – вот это да! – два просвета и звезда...) Но хазары, как бывает, ничего не замечают и вовсю давай кричать: «Папе ребе – исполать!» Отвечает папа строго: «Это что за синагога? Соблюдайте, хоть порой, орднунг, очередь и строй!» Рассчитали их поротно, и Захар наш в первой сотне, пару пустяков отдав, внутрь протиснулся стремглав. Там, в большом красивом зале (как на Курском на вокзале) на стене горел, как жар, древний наговор хазар: «Мене, мене, текел, перес... О небесный наш Отец! Основательно примерясь, Ты благослови, Творец, трон текущего Сусека – нашу родину и дом, подари Твою опеку, осени Твоим крылом; удели, Всевышний, что-то от сиянья Твоего съезду, крайнему по счету, и решениям его; приумножь благословенно нам же крепость царских стен, царских органов и членов, Сущий!.. Возгласим: Амен!» Вот Захар себе читает, очередь, меж тем, шагает; спрошен, наконец, Захар: мол, зачем пришел, хазар? Отвечает бедолага: «Я – Семенович в бумагах; а отец мой – старовер, подписался Семендер». Ну, Майор, который папа, ухмыльнулся из-под шляпы, как почти что генерал, и такую справку дал: «Так и так, мол, у хазаров в именах порядок старый, Семендер, мол, был Семен, Санта-Клаус и Самсон». * * * Happy end! Захар назавтра,съев с утра изрядный завтрак, справку ту в Гребло отнес, бормоча себе под нос: «Что же деется такое, никогда нам нет покоя! Вечно гонят нас, кляня, а за что?.. Вот взять меня: я живу себе в Сторонке, в государственной избенке, кошку содержу одну, сына, дочку да жену; да нажил – два-три кафтана, шифоньер, фортепиано, восемь ваз из хрусталя, книг сундук да Три Рубля; а меня Беда любая ну никак не обминает, крутит, вертит, норовит спортить мой товарный вид...» – словом, вечные их враки; вот же подлые, собаки! Чем им плохо, наконец? Жалко, не слыхал стрелец!.. Кстати, о Беде: мерзавка, взявши у Захара справку, прогундосила ему, персонажу моему, чтоб принес, без разговоров, справку из своей конторы, что он очень любит труд и при этом не верблюд, а потом чтоб ждал ответа, ждал ответа, ждал ответа, ждал ответа, ждал ответа – прямо с нынешнего лета до тех пор, пока как раз не придет ему отказ. (Август – декабрь 1992) |
| ↓ ОГЛАВЛЕНИЕ | ПЕСНЬ ВТОРАЯ → |