В I-м томе «Мертвых душ» Гоголь, не смотря на то, что в его произведениях иногда встречаются чудные картины природы, нигде не говорит определенно, к какому времени года относятся описываемые им здесь «похождения Чичикова». Он дает на это лишь косвенные указания, и если мы, напр., возьмем в руки иллюстрированное издание «Мертвых душ», выпущенное в свет Марксом в 1901 г. и обратим внимание на рисунки, имеющиеся на первых же страницах этого издания, художественный отдел которого находился под наблюдением писателя П. П. Гнедича и художника М. М. Далькевича, то мы натолкнемся на удивительный контраст и некоторую несообразность между двумя изображениями. На стр. 4 мы видим того молодого человека, который встретился, когда бричка Чичикова подъехала к гостинице; по описанию Гоголя, молодой человек этот — «в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом». Так он изображен и на упомянутом рисунке — без шинели или пальто, как будто время года было еще не позднее и погода стояла теплая или даже жаркая. Но на стр. 10 мы видим Чичикова, читающего афишу, одетым в большую шинель на меху, а на заднем плане — чисто зимний ландшафт. Последнее — всецело плод фантазии художника, но в меховую шинель он имел основание облечь Чичикова: повод к этому дает сам Гоголь.
По крайней мере, решивши перенести свои визиты за город и отправляясь к Манилову и Собакевичу, Чичиков, как говорится у Гоголя, надевает фрак брусничного цвета с искрой и потом шинель на больших медведях. А описывая попадавшиеся навстречу деревни, Гоголь упоминает о мужиках, которые сидели на лавках перед воротами в своих овчинных тулупах. Все это как бы указывает на сравнительно суровую уже пору года, хотя, очевидно, зимы еще не было: страницу спустя1 Гоголь говорит о пруде — в деревне Манилова — «покрытом зеленью» и о двух бабах, «которые картинно подобравши платья и подтыкавшись со всех сторон, брели по колени в пруде, влача за два деревянные кляча изорванный бредень, где видны были два запутавшиеся рака и блестела попавшаяся плотва». Но какое это было время года, Гоголь прямо не говорит; он замечает лишь, что «день был не то ясный, не то мрачный, а какого-то светло-серого цвета, — какой бывает только на старых мундирах гарнизонных солдат». Когда Чичиков подъезжал ко двору Манилова, хозяин стоял на крыльце «в зеленом шалоновом сюртуке, приставив руку ко лбу, в виде зонтика над глазами, чтобы рассмотреть получше подъезжавший экипаж».
А далее мы видим разгар лета. Когда Чичиков едет от Манилова, его дорогой настигает чисто летняя гроза и ливень: «все небо было совершенно обложено тучами, и пыльная почтовая дорога опрыскалась каплями дождя»; раздались громовые удары, и «дождь хлынул, вдруг, как из ведра. Сначала, принявши косое направление, хлестал он в одну сторону кузова кибитки, потом, изменивши образ нападения и сделавшись совершенно прямым, барабанил прямо в верх его кузова; брызги, наконец, стали долетать ему в лицо» (стр. 37). На следующий день поля выглядели «ярко зелеными, освеженными», и между ними — почерневшая от дождя дорога (стр. 56). При встрече с Мижуевым, зятем Ноздрева, в придорожном трактире, и Чичиков, и Мижуев изъявляют удовольствие, «что пыль по дороге была совершенно прибита вчерашним дождем и теперь ехать и прохладно, и приятно» (стр. 60), — словно перед тем стояла жара!
И только при описании небольшого дворика или курятника Коробочки мы встречаем подробности, которые позволяют скорее всего предположить, что дело происходило в августе: свинья уписывает арбузные корки; за двориком тянутся «пространные огороды с капустой, луком, картофелем, свеклой и прочим хозяйственным овощем. По огороду были разбросаны кое-где яблони и другие фруктовые деревья, накрытые сетями для защиты от сорок и воробьев» (значит, на деревьях были плоды). «Для этой же самой причины водружено было несколько чучел на длинных шестах с растопыренными руками...» (стр. 44). С этим согласуется и упоминание о «взбороненном поле» (стр. 38), и описание сада Плюшкина с его «зелеными чащами» и «хмелем»: «Зелеными облаками и неправильными, трепетолистными куполами лежали на небесном горизонте соединенные вершины разросшихся на свободе дерев... Хмель, глушивший внизу кусты бузины, рябины и лесного орешника и пробежавший потом по верхушке всего частокола, взбегал наконец вверх и обвивал до половины сломленную березу. Достигнув середины ее, он оттуда свешивался вниз и начинал уже цеплять вершины других дерев иди же висел на воздухе, завязавши кольцами свои тонкие, цепкие крючья, легко колеблемые воздухом. Местами расходились зеленые чащи, озаренные солнцем, и показывали неосвещенное между них углубление, зиявшее как темная пасть», где, в глубине, мелькала и «молодая ветвь клена, протянувшая с боку свои зеленные лапы-листы...» (стр. 109-110)2.
Итак, сам Гоголь не говорит определенно, в какую пору года происходят похождения его героя в первой части «Мертвых душ»; читателю приходится самому догадываться, делать выводы на основании косвенных указаний и описаний3. В этом отношении приемы Гоголя в «Мертвых душах» представляют полный контраст приемам Тургенева в его больших романах, которые все начинаются с более или менее определенного указания времени года, когда происходит действие4. Гоголь рисует отдельные моменты или картины природы: между ними есть видимая несогласованность, даже противоречие, но Гоголь этого как бы не замечает. И если бы подобная несогласованность встретилась у какого-либо автора классической древности, то это, вероятно, подало бы повод к разнообразным более или менее остроумным и смелым гипотезам, начиная с предположений об интерполяциях и кончая, может быть, сомнениями в принадлежности произведения тому автору, которому оно приписывается традицией. Думается, что и по отношению к античным писателям следует чаще допускать возможность некоторой несогласованности и противоречий, упущенных из виду самими авторами.