Что за грохот, крик и гром?..
«Сборы, 6:00, ПОДЪЁМ!» –
утренний завёл свой свист
отставной козы горнист.
Вмиг в Захаровой палатке
с нар вскочили в беспорядке:
роевой Пашут Степан,
пылкий Стёпка Мецуян,
дурень Бидиюк Алёха,
Как Никак, Петро Камоха,
Самти Лев, Узман Авар,
Как Никто и наш Захар
(это – первый рой, почётный,
первой чети первой сотни –
всякий прочий не ровня! –
из второго куреня)...
Торопились нарядиться:
влезть в исподники, тельницу,
гимнастёрку под ремень
и портки (хотя и лень);
но зато хлопот не знали
с сапогами, – в них и спали,
чтоб спокойно утром встать
и портянки не мотать.
Выскочили из палатки:
зорька, свежесть, воздух сладкий...
Тут – команда: «РАЗОЙДИСЬ!..
В две шеренги – СТАНОВИСЬ!»
Встали в строй... Но зря в запале
боевых занятий ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
в Марафонской битве длинной
показали всем Афины,
что изжил себя навал,
а фаланга – идеал...
Сотник объявил, зевая:
«Два наряда получает
тот, кто в строй последним встал»
(то в Захара он попал);
четовые взвыли: «СМИРНА!
К отправленью нужд сортирных –
все – НАПРАВО! Все –КРУГОИ!
Шагом – МАРШ! Причем – бегом!»
Сотнями пошли до ветру
(это – в паре сотен метров,
на другом конце леска,
за барханами песка).
По пути кизяк курили –
тот, что из Черкасс возили,
ведь Колумб еще пока
не доставил табака.
Сели все, как на насесте
(в строго отведенном месте),
так как позже, может быть,
по-большому не сходить...
Тут – команда: «На зарядку –
по ранжиру, по порядку,
с шага перейдя на рысь –
на зарядку – СТАНОВИСЬ!»
Встали; только зря в запале
боевых занятий ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
Спарта в битве у Танагры,
разгромив Афины нагло,
доказала: сей порой
идеал – пелтастов строй...
Побывавшие в сортире –
встаньте прямо, три-четыре!
Наступил – здоровью впрок –
утренних мучений срок.
Полный выдох, вдох глубокий,
ноги в руки, руки в боки,
по рукам проходят швы,
уши шире головы!
Ноги шире! Шире, шире!
Что, порвалось?.. Три-четыре!
Все равно не прекращать,
а обрывки – подобрать.
Выше, выше, остолопы!..
Два притопа, три прихлопа,
за штаны друг друга взять,
дважды бросить, раз поймать.
Сели-встали, три-четыре,
тоби, сэмэай, дегири,
катацуки, дэ, сэнтэ,
такагари и атэ!
Пятки врозь, колени вместе,
начинаем бег на месте!
Место – в поле за бугром,
три кило́метра – бегом!..
Побежали – добежали;
где стояли – там упали...
Но летит команда ввысь:
«В две шеренги – СТАНОВИСЬ!»
Встали в строй; но зря в запале
боевых занятий ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
там в бою при Левктрах – Фивы
Спарте вставили красиво,
для истории открыв
в узкой полосе прорыв...
Сотник молвил: «Вид ваш гадок;
привести себя в порядок!
На оправку – 5 минут,
и чтоб снова были тут».
Суматоха, ор поднялся;
как и все, Захар помчался,
шилом бреясь на ходу
(все равно оно в заду);
бросился мыть ноги сразу, –
ведь уж черные от грязи! –
но заметил вдруг, что с ног
в спешке он не снял сапог;
ликвидировать стал хватко
пуговиц кой-где нехватку,
только слишком он спешил, –
к пальцам их себе пришил;
драить зубы стал со страху
порошком для чистки бляхи...
Не успел он доскрестись –
вновь команда: СТАНОВИСЬ!
Встали; только зря в запале
боевых занятий ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
там в бою у Харонеи
македонцы, стервенея,
Фивам сладили облом
«атакующим крылом»...
Сотник походил вдоль строя,
кисло морща нос порою,
и сказал: «На завтрак – МАРШ!
Вас там ждет морковный фарш».
Что ж, пошли в шатер-столовку,
ели кашу из морковки,
проса и овса гибрид,
пили калия бромид...
За едою поскучали,
чистить котелки сбежали:
с них овсяный клей содрать –
это вам не с жёнкой спать!
Тёр Захар, шипя: «Паскуда!
Кабы дома – я б посуду
с радостью помыл, кажись...»
Тут – команда: СТАНОВИСЬ!
Встали в строй... Но зря в запале
боевых занятий ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
в битве при Киноскефалах
Македонии отсталой
Рим блестящий показал:
строй манипул – идеал...
Сотник вымолвил, скучая:
«Два наряда получает
тот, кто вяло отдал честь».
И Захар ответил: «Есть!»
Тут пришло распоряженье:
«Получить вооруженье!»
И в восторге в арсенал
рядовой состав помчал.
Каждый, получив по шапке,
по рогатине и тяпке,
стал плечист и голосист,
до зубов милитарист:
сулица на левой ляжке,
на руке – кистень на стяжке,
а под мышкой – бумеранг
и противогазный шланг;
роевые в том бедламе
обошлися бердышами,
замполит нёс щит и меч
и глагол (сердца́ чтоб жечь)...
Вдруг раздался голос властный
с интонацией опасной:
«Это что тут за разброд?
К БОЮ! Стройся на развод!»
Дурень Бидиюк с испугу
ахнул: «Я ж люблю супругу!»
Приструнив его, гурьбой
хлопцы понеслися в строй.
Грудь четвертого искали,
но напрасно боя ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
слышал весь Адрианополь
бьющих Рим вестготов вопль:
самый правильный прием –
налететь, как снежный ком!..
«Кто от голоду не пухнет,
но пойдет в наряд на кухню?» –
крикнул сотник. Обнаглев,
вызвались Захар и Лев.
«Нет, ни эллина-фигляра,
ни вонючего хазара
не допустим мы – ни-ни! –
отсидеться у стряпни.
Ну-ка, к строю – ишь, гурманы! –
шагом – МАРШ!» – «Из-под дивана?» –
шепотом Захар сострил –
и еще наряд словил...
Повара́ нашлись другие,
ну, а хлопцы остальные
продолжали службы день:
«Бумеранги – на ре-МЕНЬ!
Шагом – МАРШ! Поправить скатку
и саперную лопатку,
штык – ОТКИНУТЬ, нож – ПРИМКНУТЬ,
а крючочки – засте-БНУТЬ!»
(Тяжелее всех – Захару:
у него в котомке старой
был еще порочный круг,
снег из прошлогодних вьюг,
краденый сухарь, аптечка,
то-да-сё, не богу свечка
и не чёрту кочерга,
банка сайры и деньга...)
Сотник злился: «Вы, сосиски,
пеше по-кавалеристски –
ШИРЕ ШАГ, и не зевай!
Строевую – запе-ВАЙ!..»

– У попа была собака
(перед Богом все равны).
Он любил ее, как дьяка,
лишь бы не было войны!
Поп, поп, толоконный лоб,
поп-арт, боевой азарт.
Как-то сука мясо съела,
что под Пасху грех вдвойне.
Ну так чье собачье дело?
Это память о войне.
Поп, поп, толоконный лоб,
поп-корн, популярный корм.
Поп рыдал при всем приходе,
а собаке – хоть бы хны.
Солнце всходит и заходит,
лишь бы не было войны!
Поп, поп, толоконный лоб,
поп-са, пёсья колбаса.
Поп топил собаку в речке,
а тоску свою – в вине.
Но Муму с того не легче,
это память о войне.
Поп, поп, толоконный лоб,
гоп-стоп, кое-кто утоп.
Поп сложил про то кантату,
обожравшись белены.
Аты-баты, шли солдаты,
лишь бы не было войны!
Поп, поп, толоконный лоб,
шлёп, шлёп, приготовьте гроб.
На лугу паслась корова,
бык топтался на гумне.
Эту песнь затянем снова, –
это память о войне.
Поп, поп, толоконный лоб,
топ, топ, всё у нас тип-топ!..»

Так шагали – левой, правой! –
пыль в глаза пуская браво,
три версты; потом – хлобысь! –
вновь команда: СТАНОВИСЬ!
Встали; только зря в запале
боевых занятий ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
франки в битве Пуатьеской,
наказав вестготов резко,
показали: конный клин –
это вам не «комом», блин!..
Огляделись: да, картина!
То березка, то рябина,
а под ними – там и тут
то траншея, то редут;
флеши, дзоты понарыты
в чистом поле под ракитой...
Поле, поле, это кто ж
так тебя изгадил сплошь?..
Хлопцы тихо сокрушались,
но старательно равнялись:
к ним – вот выправки пример! –
вышел Средний Офицер.
(Он косил под генералов:
в галифе, френче линялом
и буденовке простой, –
маршал был его герой).
Молвил он: «Сейчас вы, братцы,
будете в земле копаться,
потому как наша рать
вся должна уметь копать.
Каждый рой – для тренировки,
в смысле ратной подготовки,
должен – эй, отставить трёп! –
рыть под пускичу окоп.
Вот вам схема, лоботрясы:
берма, фланговые фасы,
бруствер, в нем просвет косой.
ПРИСТУПИТЬ! Лопаты – в бой!»
Взялись; всем примером были –
чуть не носом землю рыли –
тезки (крестный их – остряк!)
Как Никто и Как Никак.
Бидиюк на ровном месте
выкопал (крича: «Не лезьте!»)
с греческим огнем котел –
и играться с ним пошел.
Изловили еле-еле;
дальше рыли, блин, потели;
как вчистую извелись –
сотник крикнул: «СТАНОВИСЬ!»
Встали; только зря в запале
боевых занятий ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
тактикой набегов ярых
брали Францию мадьяры,
а германцы венгров тех
утопили в речке Лех...
Средний Офицер, став строгим,
начал подводить итоги,
как главком и патриот
фронта земляных работ:
«Степа вырыл кубосажень –
"5" ему поставим, скажем;
что, Захар, всего аршин? –
получи наряд один!..
В битве, средь огня и грома,
поздно яму рыть другому;
все должны сражаться так,
как Никто и Как Никак!»
Тут он перекур устроил;
хлопцы сели (в ряд по трое),
вспоминать для них он стал
юности своей накал:

«То ль надысь, то ль ономнясь,
то ль намедни, то ли нонче,
только вот: Олег, наш князь,
только что хазар жечь кончил.
Да, все в жизни у него –
слава богу, ничего.
Глядь – братва ведет волхва, –
ставить к стенке, на ночь глядя;
и спросил из озорства:
«Отчего умру я, дядя?
Почему и отчего
ждать конца мне своего?»
Отвечал старик дрянной:
«Может быть, от вражьей шашки,
иль допущенной какой
политической промашки;
но, видать, скорей всего –
от коня от своего».
...Не поверил князь Олег,
вот и жив еще доныне;
поскакал опять в набег
храбро вслед своей дружине.
Поскакал – и ничего,
все в порядке у него!»

Все задумчиво внимали
и душою отдыхали...
Вдруг рассказчик внес сумбур:
«Стройся! Кончен перекур!»
Встали в строй; но зря в запале
боевых занятий ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
шведы немцев в том же Лехе
утопили для потехи,
тем открыв – не для калек! –
тактики линейной век...
Средний Офицер удалый
(педагог, но добрый малый)
в ближний сад послал всю рать, –
фруктов для него нарвать:
апельсинов там, цитронов,
да гранатов, да лимонов...
Все помчались взапуски,
наготовив вещмешки.
Бидиюк же – влез куда-то,
бронебойные гранаты
и лимонки насбирал –
и играться ими стал.
Еле-еле отобрали;
только цитрусов нарвали –
сотник закричал смурной:
«Строиться в походный строй!»
Ну, в колонну по три встали
и опять чего-то ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
разных шведов под Полтавой
москали рубали браво,
угадав, что там и тут
ставить надобно редут...
Средний Офицер почтенный
объявил конец учений.
Шагом – МАРШ на бивуак!
Головной – курсант Никак...
Кто там тащится шалавой?!
Левой, правой! Левой, правой!
Словно – меряют шаги
две огромные ноги.
Левой-правой, левой-правой
(барабан уже дырявый...)
Сбоку – дядька их морской,
одноногий и кривой;
скачет, словно для сугрева:
левой-левой-левой-левой...
Но, задрав штаны, как флаг,
ревлюцьонный держит шаг...
Притащились; жарко, пыльно,
тело щиплет пот обильный;
только мыться поплелись –
вновь команда «СТАНОВИСЬ».
Хоть устали, все же встали,
и опять чего-то ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
москалям у Станилашти
турки всыпали однажды,
автрияк же – бить был рад
турка в битве за Белград...
Сотник процедил устало:
«Позаботьтесь-ка сначала
об оружии своем!»
Что же, сели все рядком,
с бумерангов ржу сдирали
и протиркой протирали,
ёршиком вооружась,
с сулицы счищали грязь,
терли наждаком и мелом
линзы лазерных прицелов;
Бидиюк же – стал, смеясь,
тыкать выколоткой в глаз.
Еле-еле отобрали,
шомполами отодрали...
Только мыться поплелись –
сотник крикнул: «СТАНОВИСЬ!»
В две шеренги хлопцы встали
и опять чего-то ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
там под Лейтеном прусса́ки
втолковали австриякам,
что порядок боевой
самый правильный – косой...
Младший Офицер вальяжный,
выйдя к ним, поведал важно,
что в часы учений он
проводил в палатках шмон,
и что те из них поганки,
кто хранил жратву с гражданки,
получают – все подряд! –
внеочередной наряд.
(А Захара – вот удача! –
эта обошла раздача:
сайру и сухарь сырой –
всё свое – носил с собой).
И пред строем безглагольным
неуставный харч крамольный,
к скорби наших всех вояк,
бросили в помойный бак.
Бак надулся, загордился...
«Чтоб ты, падла, подавился!» –
в адрес бака прошептал
некий рядовой нахал.
Бак услышал, не иначе:
задыхаться, кашлять начал,
хлюпнул, задрожал, икнул –
и фонтаном блеванул.
Ох, рвало его салатом,
подвонявшим сервелатом,
скисшим джемом, молоком,
цвелью, слизью и гнильем.
Все – уж так их замутило! –
прочь рванули что есть силы,
сотник же кричал им вслед:
«Кстати, ждет уж вас обед!»
Да, обед... Сказать неловко,
но, хоть блюй, а – МАРШ в столовку:
должен каждый индивид
скушать натрия бромид.
Было душно, липко, грязно,
тесно, мушно и заразно;
не хотелось ничего, –
только масла одного.
Так хотелось сдобрить маслом
кашу с комариным мясом!
Как бы было здорово:
с маслицем касторовым...
На обед пришел в ермолке,
воротясь из самоволки,
младший внук аятоллы
рядовой Мамаш-оглы.
Все спросить его горели:
– Как там город? Был в борделе?
Ну, а бабы? Намекни,
как хоть выглядят они?
Отвечал Мамаш-вития:
«Женщины – они такие,
а вот тут у них – вот так,
а вот здесь вот – самый смак!..
В городе – я чуть не помер –
шел трамвай 9^ый номер!
Я за ним весь день ходил,
на Фонтанке «Фанту» пил...
Вообще же – воля, братцы:
можно водкой поправляться!
В очередь пришел надысь,
мне сказали: «Становись!»
Славно так мы там стояли
и одиннадцати ждали;
а заглянешь за моря –
время шло и там не зря:
москали, за Кольберг бьяся,
втюхали пруссачьей массе:
самый выгодный фасон –
россыпь с линией колонн...»
Тут рассказчика прервали,
из столовки побежали,
так как сотник со двора
крикнул: «Строиться пора!»
Встали в строй, чего-то ждали,
грудь четвертого искали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
москалей на речке Альме
разгромил француз нахально,
хоть при этом москали
цепь стрелков изобрели...
Офицер, пройдясь вдоль строя,
вдруг воскликнул: «Что такое?
Кто тут вам позволить мог
в лапти влезть взамен сапог?!»
Строй зашелся голосами:
«Ноги стерты сапогами...»
Офицер сказал: «Но-но!
Стертых ног быть не должно!
Чтоб избегнуть ампутаций,
всем – обуться попытаться,
а чтоб ноги полечить –
по наряду получить.
Дальше: приступить сейчас же
к улучшению пейзажа
в смысле видовых красот.
К БОЮ! Время-то не ждет!»
Хлопцы, взяв лопаты в руки,
разровняли по науке
все барханы и бугры,
окружавшие шатры;
лишь оставили средь стана
бравый холмик безымянный,
так как там росла сосна,
величава и стройна.
Но из холмика в печали
корни той сосны торчали...
Офицер сказал приказ:
корни – спрятать сей же час.
Обрубили корни, сучья...
Вдруг Захар – юннат вонючий! –
стал бухтеть, развел гугню:
«Ведь засохнет на корню...»
Тут за гуманизм абстрактный
он огреб наряд трехкратный,
чтобы впредь не думал сметь
мнение свое иметь.
Но, поскольку портят злостно
всякий вид сухие сосны,
отдал Офицер приказ:
ту сосну – свалить на раз!
Дернули бедняжку крепко,
словно Жу́чки, словно – репку;
оседлавши главный сук,
пилкой ширкал Бидиюк...
Да, свалили, да, сгубили,
но в вопросах вкуса, стиля
неуместен компромисс,
потому как – СТАНОВИСЬ!
Тут же в две шеренги встали,
новых указаний ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
там пруссак из Гравелота
Франции твердил до рвоты:
цепь стрелков, как ни смешно, –
это самое «оно»...
К строю вышел дядька бравый
и завел, кривясь лукаво,
задушевный разговор
(был он – лагерный Майор):
«Вы писали в письмах к женам,
тут, мол, плохо, беззаконно;
я, когда их прочитал,
по наряду всем вам дал.
Исключенье – Штык Аника:
он в эпистолах не хныкал;
Штык – он просто молодец!
Вот вам стиля образец:
«Шлю поклон вам с вахты мирной!
Мне тут славно, вольно, смирно,
бром люблю я всей душой,
а Майор – отец родной.
Правда, я наград достоин?..
Вечно ваш – Аника-воин».
Вот и вы, любя владык,
впредь должны все быть, как Штык!»
И, владык любили чтобы,
он провел политучебу, –
сделав скидку на тупых,
диктовать стал акростих:

Сам Сусек Великий (Первый)
Твердокаменно стоял,
А когда сдавали нервы,
Лишних наций выселял.
И Хозяин был, и Батька,
Но оппортунистов – бил;
Изложил нам Курс наш кратко...
Верный молодец он был.

Нету совершенства в жизни!
Стал Второй нам господин;
Хоть погряз в волюнтаризме,
Развенчал он культ один.
Утвердяся в кукурузе,
Щедр на слово (и свистеж)...
Ёлки-палки, матерь Кузи!
Верный молодец он все ж.

Лишь на пенсию он вышел,
Бравый Третий принял строй.
Реет гордо – выше крыши –
Ежегодный наш Герой!
Жизнелюб и мирный Маршал,
Наш Писатель, вождь и страж.
Есть ли где Отчизна краше?
Верный молодец он наш!

Бидиюк сказал: «А Саня
говорил вчера Степану,
что наш царь Сусек...» Но тут
придушил его Пашут.
А Майор сказал: «Ну ладно,
я от вас устал изрядно...
Головной убор – НАДЕТЬ!
СМИРНА! Соколом глядеть!»
И стояли, и в печали
тягот и лишений ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
Альбион на речке Марне
немцам втюхал лапидарно:
волн цепей девятый вал –
то, что доктор прописал!..
Сотник объявил злорадно:
«Ух, наряд пришью нарядный
каждому, кто бром не пьет!..
В общем, вас там ужин ждет».
Поплелись в столовку хлопцы;
в глотку бром никак не льется, –
колом с кашей там стоит
чудо-юдо рыба-кит...
Мецуян, борясь с микстурой,
речь завел про Пулю-дуру
(старшую Майора дочь), –
к ночи, вишь, ему невмочь:
«Хороша: арбузны груди,
каждое бедро – два пуда,
холка мощная у ней, –
нету признака верней!..»
Слушая, все есть забыли,
слюни с бромом распустили...
Вдруг, откуда ни возьмись, –
сотник с кличем: «СТАНОВИСЬ!»
Снова в две шеренги встали,
ничего уже не ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
фрицы Англии на Сомме
объяснили при разгроме,
что порядок групповой –
самый, блин, передовой!..
Сотник рёк: «Кому тут надо
отрабатывать наряды?
Вот как раз возможность есть,
чтоб один наряд зачесть:
ночью караулить зорко
офицерскую каптерку.
Кто хотит списать наряд –
шаг вперед! (И два назад).
Прочие – до мест отхожих,
шагом – МАРШ! Учтите: позже –
из палаток ни ногой:
в 22:00 – ОТБОЙ».
...След признать тут, как ни гадко:
хлопцы перед сном в палатке,
за день тягот натерпясь,
матюкались битый час...
Чтоб не слушать скверной брани,
взялся быть Захар в охране;
вот он встал на караул
пред каптеркой... И уснул.
И приснилось: вьюга воет,
что он предал все святое,
что забыл он про девиз:
«Ляг костьми, но – СТАНОВИСЬ!»
И один он вдруг остался,
в две шеренги встать пытался,
а заглянешь за моря –
время там идет не зря:
там Иван под Сталинградом
доказать смог фрицам-гадам,
что ведение сраженья
с величайшим напряженьем
сил телесных и моральных,
исполняя досконально
право воинского долга,
беззаветно, честно, долго,
благородно, гневно, яро
(если ж... – пусть постигнет кара),
преданно, молодцевато,
до последнего солдата,
не щадя его здоровья,
до остатней капли крови,
без последних рук и ног –
вот виктории залог!..
И Захар во сне терзался,
дергался, стонал, метался;
вдруг сквозь сон услышал гул:
«Встреча... справа... на-КРАУЛ...»
Он глаза открыл – и что же?
Не иссяк кошмар, похоже:
перед ним как трибунал
Старший Офицер стоял.
Ужас свел кишки изжогой...
Крикнул Офицер: «Тревога!
В две шеренги – СТАНОВИСЬ!..»
Что еще могло стрястись?
На плацу ребята встали,
страшного чего-то ждали;
а заглянешь за моря –
там-то время шло не зря:
убедил Ивана янки,
что при нынешней болтанке
вводят в бой прибор, в котором
весь продукт исходный споро
толкачом вовнутрь суется,
дальше шнеком подается –
через нож односторонний,
сито крупное в патроне,
двусторонний нож – в доводку,
через мелкую решетку,
так что, под «Походный марш»,
превращается там в фарш;
побеждает тот вояка,
кто имел в начале драки
больше вольностей и прав,
ну и – мяса и приправ...
Офицер пред строем вышел,
мрачно молвил: «Мерой высшей
на посту караем сон!»
...Тут и был Захар казнен:
в чисто поле потянули,
носом к стенке повернули –
и пустили пулю в лоб,
впредь не безобразил чтоб.
И в последний миг Захару
вдруг буран помстился ярый,
стынь сугроба, снег, хурта,
вьюги вой... И – темнота.

(Январь – июнь 1995)